— Жаль! — выпалил я.
— Почему?
— Хм… не знаю.
— Неужели лучше работать в какой-нибудь страховой компании, перебирать бумажки, или читать лекции туповатым студентам?
— Нет. Но разве вы не жалели, хотя бы немного?
— Иногда. Не часто. Но я уже привыкла к такой жизни. Полной развлечений. А в вашей жизни, Дэвид, много развлечений?
— Да…
— Правда?
Я глотнул вина и посмотрел на неё.
— Вы нарочно меня заводите?
— Да. Мне нравится развращать англичан. К сожалению, когда я встретила Тони, он был уже развращён. Похоже, что и сын следует по стопам отца.
На противоположном конце стола Мел, кажется, окончательно размякла под напором обаяния отца и сына. Ингрид тоже широко улыбалась, её глаза сияли.
— Зря вы так, — произнёс я. — Гая все уважают в школе. Он очень хороший парень.
— Жаль только, что красавчик. Даже Абдулатиф заметил.
— Абдулатиф… это садовник?
— Да. Правда, прелесть? Мне нравится, когда он ходит без рубашки.
— А ему, кажется, нравятся мужчины?
— Я думаю, Абдулатифу нравится все красивое.
Я не знал, как реагировать на её слова.
— А вы? — спросила Доминик. — Как у вас с женщинами?
— Ну вот, вы опять меня заводите.
— Но вы и Гай такие разные. Это видно невооружённым глазом.
— Да, мы разные. Жили в одной комнате, так что знаем друг друга. Впрочем, приглашение поехать сюда я получил после того, как первый кандидат отказался.
— Да. Тони говорил, что Гай привезёт сына Хельмута Шолленбергера.
— Торстена.
Доминик поморщилась:
— Я терпеть не могу его отца. И сразу отвечу, прежде чем вы спросите, почему: мои фотографии печатались в принадлежащих ему журналах. Причём одежды на мне было меньше, чем следовало. Я только вышла замуж в первый раз, и они тут же опубликовали несколько моих старых фотографий. Нарочно. — Она рассмеялась. — Дело, разумеется, было не во мне, а в Анри.
— А кем был Анри?
— Политиком. Скучное занятие. Но я влюбилась в его взгляд, такой возбуждающий, такой сексуальный. По крайней мере, первое время. А потом он стал другими.
— И вы с ним расстались?
Доминик пожала плечами.
— Я рассталась с ним, а он со мной.
— А затем встретили Тони?
— Да. — Она улыбнулась, но грустно.
В этот момент Оуэн, не сказавший за весь вечер ни слова, отодвинул тарелку, встал и, шаркая, поплёлся в дом.
— Оуэн! — крикнул ему вслед отец. — Может, посидишь ещё с нами?
Тот остановился, повернулся и произнёс:
— Нет.
— Ну тогда спокойной ночи.
Оуэн пробормотал что-то неразборчивое и пошёл прочь.
— Спокойной ночи, дорогой, — промолвила Доминик.
