— Эрик, — произнесла она наконец, — Эрик, единственный мой друг, я умоляю вас, простите меня.
— Софи, дорогая, я уже собираюсь... Будьте сегодня утром в кухне перед нашим уходом. Мне нужно с вами поговорить... Извините меня.
— Эрик, это я прошу у вас прощения…
Человек, утверждающий, будто помнит какой-либо разговор слово в слово, для меня всегда был лжецом или мифоманом. Лично у меня в памяти остаются лишь обрывки, текст полон пробелов, точно изъеденный червями документ. Моих собственных слов, даже в томгновение, когда я произношу их, я не слышу. А чужие слова ускользают от меня, и я помню только движение губ совсем близко от моих. Все остальное — лишь произвольное и искаженное воспроизведение, это относится и ко всем другим словам, которые я пытаюсь здесь припомнить. И если я почти безошибочно повторяю наш жалкий и пошлый лепет в ту ночь, то лишь потому, что это были последние нежности, которые сказала мне Софи в своей жизни. Я понял, что мне не удастся повернуть ключ бесшумно, и отказался от этой мысли. Ведь только кажется, будто решаешься или не решаешься, в конечном счете все зависит от пустячных и случайных факторов — вот что склоняет чашу весов в ту или иную сторону. Я был не так труслив или не так смел, чтобы раскрыть Конраду глаза неизбежным объяснением. Конрад, святая простота, увидел в моем давешнем поступке лишь возмущение вольностью, которую позволил себе посторонний человек с его сестрой; до сих пор не уверен, согласился ли бы я когда-нибудь признаться, что целых четыре месяца каждый день лгал ему умолчанием. Мой друг ворочался во сне, невольно постанывая, когда больная нога терлась о простыни; я улегся наконец на свою кровать, положив руки под голову, и попытался не думать больше о завтрашней вылазке. Стань Софи моей в ту ночь, наверное, я ненасытно обладал бы этой женщиной, на которую при всех наложил руку как на вещь, принадлежащую мне одному. Софи, наконец-то счастливая, наверняка стала бы неуязвима для тех напастей, которые не могли не разлучить нас скоро и навсегда, — значит, инициатива нашего разрыва неминуемо исходила бы от меня. После нескольких недель отрезвления или исступления мой порок, гадкий, но необходимый мне, овладел бы мною снова; а пороком этим, что бы обо мне ни думали, была не столько тяга к мальчикам, сколько одиночество. Женщины в нем жить не могут, все они губят уединение, пусть даже попытками вырастить в нем сад. Тот во мне, кто, как ни крути, представляет мое неотъемлемое «я», снова взял бы верх, и я волей-неволей оставил бы Софи, как правитель оставляет на произвол судьбы слишком далекую от метрополии провинцию. Час Фолькмара неминуемо пробил бы для нее вновь или же, за отсутствием его, час панели. Есть кое-что чище, чем такое чередование терзаний и лжи, — идиллия коммивояжера с горничной, да и только, — и сегодня я нахожу, что несчастье уладило все не так уж плохо. Хотя правда и то, что я, по всей вероятности, упустил один из шансов своей жизни. Но бывают такие шансы, которые помимо нашей воли отвергает инстинкт.
