Дернбург вздрогнул как от удара, а потом заявил коротко и твердо:
— Это неправда!
— Извините, я узнал это из самых верных источников.
— Это неправда, говорю я вам! Вас обманули, этого не может быть.
— Едва ли. Впрочем, скоро мы все узнаем, так как вы ждете Рунека к себе.
Дернбург в сильном волнении заходил по комнате, но сколько ни размышлял, полученное известие казалось ему столь же неправдоподобным, как и в первую минуту.
— Вздор! На такое Эгберт не пойдет, он знает, что ему придется выступить против меня, бороться со мной.
— Не думаете ли вы, что это испугает его? — насмешливо спросил Оскар. — Во всяком случае, господин Рунек стоит выше таких устарелых предрассудков, как благодарность и привязанность, и кто знает, в самом ли деле на его избрание так мало надежды? Он столько месяцев жил в Радефельде, свободный от всякого надзора, имея в своем распоряжении несколько сот рабочих; без сомнения, он заручился их голосами, а каждый из них найдет ему десять-двадцать приверженцев среди своих оденсбергских товарищей. Он не терял времени даром. И этого человека вы осыпали благодеяниями! Он обязан вам воспитанием и образованием, всем, что у него есть; вы дали ему место, возбудившее зависть всех ваших подчиненных, а он воспользовался им для того, чтобы втихомолку подкопаться под вас и сокрушить здесь, в Оденсберге, голосами ваших же рабочих.
— Вы считаете это возможным? — резко спросил Дернбург. — Об этом, я полагаю, нам нечего беспокоиться.
— Дай, Бог, но довольно уже и одной попытки. До этой минуты Рунек предпочитал хранить благоразумное молчание, хотя ему уже несколько месяцев назад было известно, в чем дело. Откроет ли это, наконец, ваши глаза, или вы все еще верите своему любимцу.
— Да, впрочем, Эгберт скажет мне все сам.
— Скажет, только не добровольно! Это будет тяжелая минута и для вас; я вижу, что одно предположение уже волнует вас, а между тем…
— Уйдите, Оскар, — мрачно перебил его Дернбург, — Эгберт может войти каждую минуту, а я хочу говорить с ним наедине, что бы ни вышло из этого разговора.
Он протянул барону руку и тот ушел; его глаза горели гордым, страстным торжеством; наконец-то он ступил на почву, на которой хотел стать полновластным хозяином, когда теперешний повелитель Оденсберга закроет глаза! Эрих добровольно уступал ему поле битвы, уезжая с женой в Италию; теперь горячие мечты барона о богатстве и власти могли осуществиться, а рядом с ними расцветало чудное, неизведанное им счастье! Еще немного — и горячо желанная цель будет достигнута.
