Эрих смотрел на него с удивлением.
— Что с тобой, Оскар? Ты просто сияешь! Тебя переполняет какая-то радость?
— Кто знает, может быть!.. — сказал Оскар, и его темные глаза блеснули. — А потому я возьмусь тебе помочь, у тебя слишком отчаянный вид. Я все-таки имею большее влияние на свою сестрицу, чем ты, и постараюсь внушить ей, что с ее стороны непростительно сразу же заставлять тебя вкушать «прелести» супружеской жизни. Вот посмотришь, за стол она явится веселой и всем довольной, а тогда, надо надеяться, и у тебя будет другая физиономия, бедный, удрученный горем жених, принимающий так серьезно девичьи капризы!
Барон весело засмеялся и, кивнув через плечо Эриху, пошел вверх по лестнице. Эрих, качая головой, смотрел ему вслед; он никогда еще не видел своего шурина таким веселым, сегодня его просто невозможно было узнать. Что это с ним случилось?
Наверху, в гостиной, барон встретил горничную сестры; она объявила, что барышня строго приказала не мешать ей и отказывать всем без исключения.
— Ко мне такие приказания не относятся, вы знаете это, Наннон, — обрезал ее Вильденроде. — Я хочу говорить с сестрой; отоприте дверь!
Наннон повиновалась; она знала, что с бароном нельзя спорить. Он вошел в комнату сестры.
Цецилия лежала на кушетке, уткнув лицо в подушки; она не шевельнулась. Брата это ничуть не удивило; он спокойно подошел к ней.
— Ты опять не в духе, Цили? — шутливо спросил он. — Право, ты непростительно обращаешься с Эрихом; он только что излил мне свою душу.
Цецилия молчала и не двигалась. Вильденроде потерял терпение.
— Не будешь ли ты любезна хоть взглянуть на меня? Вообще, я попросил бы тебя…
Он замолчал, потому что сестра вдруг поднялась, и он увидел такое бледное, искаженное лицо, что почти испугался.
— Мне надо поговорить с тобой, Оскар, — тихо сказала она, — поговорить наедине. Наннон в гостиной; отправь ее куда-нибудь, чтобы нам никто не мешал.
Оскар нахмурился. Ему все еще не верилось, что здесь кроется что-то серьезное, но, будучи в таком прекрасном настроении, он был склонен уступить даже капризу; поэтому он пошел в гостиную, отослал горничную, дав ей какое-то поручение, и вернулся назад.
— Узнаю ли я наконец, что все это значит? — нетерпеливо спросил он. — Где ты была, Цили, и что значит эта поездка в горы на рассвете? Дернбург уже сделал весьма нелюбезное замечание по этому поводу. Ты могла бы, кажется, сообразить, что Оденсберг — не место для таких чудачеств.
