Обед был скучен. Герцог и Алекс обменивались мнениями о политике, в то время как дамы молча сидели за столом. Кара вся кипела. Она вспоминала все, что Алекс сказал ей и что сделал с ней. И ей становилось тепло внутри.
— Глупость, идиотство, — услышала она чей-то голос, до странности похожий на ее собственный.
— Вы хотите что-то сказать? — спросил Алекс раздраженным тоном.
Она говорила вслух! Все глаза уставились на нее. Тетя Генриетта пришла в ужас. Выражение лица дяди Чарлза лучше всего было описать как встревоженное.
Кара нервно сглотнула, смущенная своим грубым выпадом, и пробормотала:
— Я?.. Нет-нет, ничего.
— Я так и думал, — произнес Алекс, холодно взглянув ей в глаза.
Хорошо, подумала Кара, пусть думает, что я хотела его оскорбить. Жаль только, что я не выбрала более сильные выражения.
По окончании мучительного обеда Кара поспешила наверх по устланной ковром лестнице в безопасное убежище своей комнаты.
Безуспешно провертевшись в постели несколько часов, она решила запастись хорошей книгой, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Накинув шаль и взяв в руку свечу, она спустилась по темной лестнице. Пройдя босиком по холодному мраморному полу, она проскользнула в библиотеку. Огонь, еще горящий в камине, отбрасывал неверный свет на обширное собрание книг, закрывавших стены от пола до потолка. Над камином висел огромный, в натуральную величину, портрет женщины. Подняв повыше свечу, Кара вгляделась в портрет и поняла, что изображенная на картине женщина не герцогиня Генриетта.
Как странно, подумала она и подошла ближе к великолепному портрету, заключенному в тяжелую золотую раму. Дама, облаченная в пурпурное бархатное платье, отличалась поразительной красотой. Она кого-то напомнила Каре. Но кого?..
— Это моя мать, — проговорил глубокий, до боли знакомый мужской голос.
Вздрогнув от неожиданности, Кара обернулась. Алекс в небрежной позе, закинув мускулистую ногу, обтянутую оленьей кожей, на подлокотник, сидел в глубоком кресле перед огнем. В руке он держал стакан с бренди. В распахнутой на груди батистовой рубашке, открывавшей черные волосы и соблазнительную бронзовую кожу, он выглядел еще порочнее, чем обычно.
— Я... Вы меня напугали, — с трудом выдавила она.
— Похоже на то. — Он медленно оглядел ее с головы до пят.
Карина неловко поежилась.
— Как? Я думала, тетя Генриетта...
— Моя мать? — спросил он, лениво покачивая ногой. Она кивнула. — Она моя мачеха, — объяснил он. — Я никогда не знал родной матери. Отец спас ее от гильотины во время французской революции.
