Но пришлось. Он вздрогнул от щелчка остановившегося диктофона. Марс с ублюдком исчезли, кабинет остался.
— Попрошу вопросы, — объявил лысоватый помощник, сидевший по правую руку от чиновника, по всей видимости пресс-секретарь, — у вас есть тридцать минут.
Его лицо показалось Владимиру Викторовичу знакомым. Что неудивительно — к сорока четырем годам ячейки памяти изрядно засорены. Школа? Университет? Армия? Литература?.. Наверное, без подсказок зала и не вспомнил бы. Но обратил внимание на пальцы секретаря. Они ловко пересчитывали страницы доклада. Это было лишено всякого смысла — зачем пересчитывать листы? Даже если что-то потерялось — это же не секретные инструкции по эксплуатации ядерной боеголовки?
Пальцы! Можно забыть лицо, но жесты… Вспомнил! Блин, вспомнил! Тот самый тип из «Розы ветров», которому Верещагин, будучи послушным предпринимателем, таскал дань для Вити Большого! Видимо, сейчас бывший администратор упражнял пальцы, чтобы не потерять квалификацию.
Вопросов автор висевшего на стене полотна не задавал. Доклад он прослушал, а сотрясать воздух для «галочки» не хотелось. Докладчик уверенно держал аудиторию, обещал по возможности разобраться с каждым безобразием и непохабно шутил, завоевывая популярность. Через тридцать минут помощник объявил об окончании пресс-конференции и пригласил прессу и гостей в соседний кабинет на легкий фуршет.
Без фуршета мероприятие выглядело бы блекло, а оппозиционные вечно голодные журналисты могли и оскорбиться. Новый глава комитета не сбежал от приглашенных, а остался, дабы в непринужденной форме пообщаться с народом за щедро накрытой полянкой.
Владимир Викторович, не обращая внимания на халявные бутерброды, конфеты и выпивку, пробирался к виновнику торжества, чтобы задать один-единственный вопрос. Не задать его он не имел права.
Улучив момент, когда глава комитета отбился от назойливых представителей коммунистической прессы, Верещагин негромко представился:
— Юлиан Васильевич… Моя фамилия Верещагин, журнал «Мужская работа».
— Очень приятно, — располагающе улыбнулся чиновник.
— Я немного увлекаюсь живописью… Если не ошибаюсь, в вашем кабинете висит Кадинский. «Одиночество».
— Да! — счастливо и гордо, словно выиграв суперприз в «Поле чудес», вскричал Юлиан Васильевич. — Это Кадинский!
— А если не секрет, подлинник или копия?
— Конечно подлинник!
Главный борец с коррупцией взял Верещагина под локоток и подвел к «Ублюдку».
— Да… Я обожаю Кадинского. Великий художник, хотя и малоизвестный. Взгляните, какая необычная цветовая гамма. Ничего красного. В то время у него были определенные разногласия с властями. Да и в семейной жизни не все гладко. По одной из версий, здесь он изобразил себя. Говорят, тогда он злоупотреблял. Что делать, все гении не без греха.
