Дорога мягко бежала впереди. Названия городов и деревень, которые он видел на указателях, казались ему очень знакомыми. За эту землю так долго сражались, Майлз представлял себе кровавую резню и страдания, которым она была свидетельницей, миля за милей, смерть и разрушение на гигантских просторах с единственной целью расширения границ. Майлз хорошо осознавал, что такое границы, у него их было множество. Может быть, он сам вел войну за свои границы. Трудно сказать.
Майлз проехал поворот и увидел вдалеке гору, вид которой до этого закрывал подлесок. Прямо над крутым обрывом виднелось что-то, напоминавшее своими очертаниями замок. Он сверился с картой и сильнее налег на педали.
Последние два километра дорога шла в гору. Майлз перебрал большинство передач скоростей, имевшихся в его распоряжении, забираясь все выше, и к моменту, когда достиг вершины, с трудом мог дышать. Далее он, не прилагая никаких усилий, медленно прокатился по деревне, разместившейся на гребне горы. Сонная собака проводила его взглядом, несколько автомобилей стояли припаркованными тут и там, но в целом место казалось безлюдным.
Центральная деревенская улица закончилась у ворот почти сказочного замка. Не огромного «шато», какой он себе представлял, а просто очень древнего дома со стеной вокруг него, с очень ветхой башней, покрытой остроконечной крышей с одной стороны. Место было окружено тем, что когда-то было крепостным рвом, теперь частично засыпанным. Доступ к главным воротам был по подъемному мосту. Это напомнило Майлзу «Героев меча и магии-2», компьютерную игру о средневековье.
Майлз спешился возле ворот и постучал в них. Услышав звуки за спиной, он обернулся. Старик выходил из дома, расположенного всего в нескольких метрах.
– C'est ferme,[1] – сказал старик.
Майлз не понимал по-французски, сколько бы старик ни говорил. Майлз достал из чехла свой проигрыватель компакт-дисков CD «Walkman» и вытащил из ушей крошечные наушники. Он слушал диск «Коррс» на пути к замку. Он понимал, что это была слюнявая романтическая музыка, рассчитанная на мужчин за тридцать, привлекавшая их противоречащим нормам морали обещанием легкого флирта с молодыми незнакомками. Майлз также понимал, слушая песню «Все равно никогда тебя не любила», что должен бы ощущать душевный подъем оттого, что свободен от Донны с ее «зависаниями». Но пока эта мысль лишь помогала ему крутить педали в привычном ритме.
Он смотрел на старика и гадал, что же ему делать. Майлз не собирался начинать громко и медленно говорить по-английски в надежде, что француз поймет его. Старик смотрел на него без какого-либо явного выражения на лице.
