Но, несмотря на глубокую ночь, Таида все еще не появлялась. Раздосадованный Птолемей вышел в сад и вспомнил слова Неарха:
«Я предупреждал тебя! А сейчас я посоветую тебе набраться терпения! Запомни, долго ты будешь ждать ее».
Птолемей не мог себе представить, что Таида никогда больше не возвратится к нему. Что-то подсказывало ему, что Таида должна вернуться и быть с ним, только с ним.
Сердце его забилось быстрее. Это случалось с ним не в первый раз, и он сам, и его друзья подметили эту слабость и отравили ему немало веселых часов своими насмешками. Немало белокурых и рыжих, светлолицых и смуглых, высоких и маленьких красавиц воспламеняли его сердце, и всякий раз ему казалось, что именно ту, которой он подарил свою быстро вспыхнувшую страсть, он должен назвать своей, чтобы быть счастливым. Но, прежде чем доходило дело до чего-нибудь решительного, у него уже возникал вопрос, не нравится ли ему еще больше другая. В конце концов он начал думать, что его сердце не может принадлежать какой-нибудь одной женщине, но всему слабому полу. Он молод, богат, красив, знатен, так что ему не следует связывать свою участь с одной-единственной. Правда, он чувствовал себя способным сохранить верность, так как отличался постоянством и готовностью на всякие жертвы ради друзей, но к женщинам он относился иначе. На этот раз, он был уверен, Эрот ранил его не на шутку.
Теперь он только и мечтал, как можно скорее увидеться с нею.
Несмотря на окружающую его темноту, которую не мог развеять яркий свет луны, ему показалось, что он стоит при сияющем блеске солнечного полдня, в этом же цветущем саду, на этом же месте, а Таида в глубоком волнении кинулась к нему, и он целует ее глаза, губы, шею, руки…
Видение вскоре исчезло, но оно было так ярко, точно случилось наяву.
Неужели Таида значит для него больше, чем он сам думал? Неужели его привлекали в ней не только ее гибкий ум и красота? Неужели им овладела истинная глубокая страсть?
Мужества и твердости у него было достаточно, но никогда еще не приходилось ему так бороться с собой, как теперь.
Проклятое видение! Оно всплывало перед ним снова и снова, смеялось и манило к себе.
Птолемей просто не узнавал себя.
А Таида все не появлялась.
С криками первых петухов Птолемей покинул дом Иолы.
Надо было готовиться к празднику, который Александр устраивал для жителей Мемфиса.
Едва лошадь, уносившая Птолемея, скрылась за поворотом улицы, восемь рабов доставили к дому Иолы царские носилки с пурпурными занавесями по сторонам, из которых вышла Таида.
