– Завтра? – обреченно переспросила Пармес.
– Завтра, – подтвердил Мегабиз.
– Какая жестокая насмешка судьбы, – пробормотала Пармес. – Что будет с моей дочерью? Проклятый македонянин насладится ее юностью и забудет о ней, когда отправится в поход завоевывать вместе со своим царем новые земли.
Заметив в глазах сестры внезапно вспыхнувший гнев, которого он так опасался, Мегабиз начал осторожно убеждать ее:
– Ты обязана дать согласие. Не забывай обо мне, сестра. Из богатого и могущественного я могу превратиться в бедного и отверженного. Где тогда мы с тобой сможем укрыться?
– Лучше мне умереть с голоду, чем отдать Апаму на погибель, – упрямо произнесла Пармес. – Если бы мой муж был сейчас рядом, он никогда не допустил бы этой свадьбы.
– Твоего мужа нет уже более четырех лет. Времена изменились. Персы почитают царя Александра.
От услышанных слов ярость, охватившая Пармес, сдавила ей горло, мешая говорить.
– Почитают персы, предавшие своего царя Дария, – с трудом прошептала она.
Мегабиз поднялся с кресла, подошел к сестре и заглянул ей в глаза.
– Ты не имеешь права осуждать великого и всемогущего Александра. Подумай обо всем. Царь не терпит непослушания, а мы его подданные. Он страшен в гневе!
Пармес простонала:
– Пусть его гнев падет на меня! Только на меня!
– А вдруг прислужники царя из-за твоего отказа не пощадят и Апаму?
– Нет! Только не это!
Пармес посмотрела на брата. Ее глаза были полны слез и страха.
Тихим, успокаивающим голосом Мегабиз проговорил:
– Может быть, Апама обретет счастье. Поверь, юной девушке нелегко жить в уединении. Селевк один из особо приближенных к царю военачальников.
– Особо приближенных, – медленно повторила за братом Пармес.
Она покорно кивнула.
– Пусть слуги позовут Апаму.
– Ты поговоришь с дочерью с глазу на глаз?
– Да, я сама сообщу ей обо всем.
Видя состояние сестры, Мегабиз торопливо покинул ее покои.
Оставшись одна, Пармес почувствовала, как тоска сжала ее сердце. Завтра она останется совсем одна, завтра Мегабиз увезет Апаму в Сузы. Конечно, они расстанутся не навсегда, будут видеться время от времени. Но вдруг муж Апамы запретит ей свидания с матерью?
Девушка буквально впорхнула в комнату. Для Пармес ее появление было подобно яркому солнечному лучу. Дочь была удивительно хороша собой: высокая, тоненькая, с огромными, озорными и сияющими, словно звезды в ночи, глазами.
Когда Пармес взглянула на Апаму, лицо ее озарила улыбка. Несколько мгновений она с нежностью и восхищением смотрела на дочь, затем печально произнесла:
