Не имея под рукой Эмпайр Стейт Билдинг — разве что выстроить для неё нечто подобное, укладывая по камню за каждую минуту отсутствия её — назначил я свидание пройдохе моей на четвёртом этаже мерзкого жилища; обернулось бы раем оно, соизволь она хотя бы ещё раз с балетными, тридцать восьмого размера, пропорциями своими ступить на ведущие ко мне лестничные, устланные грязной бумагой ступени. Осмысливая послание своё ясно понимал я, что повседневный антураж мой вряд ли был подходящим декором долгожданной встрече, придать которой хотелось мне как можно больше блеска. Тогда взял я другой лист и письмо переписал. Намереваясь даровать избраннице исступления моего заслуженную ею красоту, назначил я ей то невероятное или же чудесное свидание в музее Оранжерей, в гостиной Нимф, в оговоренный день и никак не иначе. Исписанный лист ламинировал я целлофаном и вновь проделал мудрёную укладку. Отдельные сгибы скрепил прозрачной липкой лентой и, вот, кораблик был готов к плаванию.
Я направился на берег Эн, метрах должно быть в ста ниже по течению от очистной станции, где освобожденные от безобразия нечистот воды её через деривационные каналы стекались в нормальную с виду речку. Должно ли мне уточнять, что и здесь уже можно наблюдать отвратное явление в ней покрышек, консервных упаковок и презервативов. В месте том, однако, она хотя бы течёт и уж одно это оправдывает то, что доверяю я ей своё послание, вой влюбленного волка. Нужно же что-то пробовать… я и испробовал — приём однодневка, акт бескорыстия, миг идиотизма, образчик слащавости, в любом случае была у меня уверенность, что единственный, кому сие ведомо, это я.
Эн… странное имя у этой речки. Тем более, что изначально звалась она Агна, и ничто не предвещало того неприглядного её переозвучивания. Потому и звалась Агной, что судьбой было ей уготовано совсем иное, за то и уважение было ей. А Злобного, досталось же кому-то прозвище от неё, должно бы называть Агнцем, и обитатели тех мест, то бишь Агнцовы дети, веками покорно паслись на зелёных выгонах и покрытых мальвовыми облаками люцерны холмах.
Некоторые историки утверждают, что идея та исходила от Юлия Цезаря, дескать, дабы покарать обитавших на её берегах доблестных Нервьенов за противление намеревавшимся преодолеть водную преграду центуриям его и нацепил он ничтожное или, по меньшей мере, несимпатичное то поименование.
Отсюда и непримиримость наша, высокочтимый Кельт из Франции. Не заявлял ли Юлий, что из всех народов кельтских бельгийский самым храбрым он считает? Такая вот история… Отсюда и мщение: за упрямство наше гордое приговор прекрасному потоку нашему на бесчестие, в грядущих поколениях. Мелок, однако, ты, о, великий Юлий!
