Сам же начал я танцевать танго раньше других, просто нравилось танцевать с мамой.
То был единственный танец, соответствовавший моему характеру — сосредоточенного на самом себе человека. Я мог танцевать безо всякой потребности улыбаться или что-либо говорить своей партнёрше, но смотрел ей прямо в глаза, и она отыскивала в моём взгляде всё, чего хотела. Если не считать, что я при этом ни о чём не думал, ни о чём другом, кроме танго. Танго слишком серьёзно, чтобы танцевали его от безделья, место которому после него.
Впрочем, в клубе издавна числюсь я самым молодым его членом. Танцую только с достигшими «полтинника», а не то даже и с шестидесятилетними, ностальгически шуршащими своими (красное с чёрным) нарядами, не перестающими играть во всяческих там лолитас. Нет у меня ни одной знакомой девицы, истово исполняющей все правила танго, дышавшей им. Рискнул я, как-то, явиться в клуб со своей светловолосой фламандкой; энтузиазм её оказался чрезмерным, граничившим с насмешкой, чем повергла она седовласых моих подружек в крайнее смятение.
До нашего ещё с ней знакомства, выставил я, как-то, на показ своё увлечение танго и сразу же был причислен сверстницами к инопланетянам. Лишь с любезными, озорничавшими в разысканной ими вновь и более красивой, нежели была та на самом деле, молодости бабулями нашёл и я себя самого. А они просто порхали, импульсивно восторженные тем, что их историческое прошлое могло интересовать и меня.
«Как, вы любите танго, юноша?..»
Будто они его придумали… Спокойно, дамочки, уж двадцать лет, как мы знакомы, танго и я.
Нужно было видеть их, извечных этих субреток, через прикрытые глаза ускользающих от клюки в видимость вновь обретённого своего двадцатилетия. Набухшие сладостными воспоминаниями, полной грудью вдыхают они его и будто наяву проживают минувшее, наново оркестрованное в некое экзотическое исступление. В момент исполнения corte, когда я вытягивался в струну, кабрируя, щедро жаловали они меня своим пониманием истинных ценительниц и украшали бантами невидимых своих «восьмёрок», quebradas. И таких, и эдаких. И замирал я на месте, будто тотем, в то время как они, чувственные и эфемерные, накатывали на меня и отступали, словно морской прибой. И я чувствовал себя тогда сотворённым из железа. Это покруче рок-н-ролла.
Порой, если вдруг заглядывала удача на огонёк, движения их вырисовывались и становились видимы, будто абрис следов их танца обозначала пудра из звёзд, оседая на арабесках и вращениях.
