Мимо проплывали снежные бугры, на верхушках их снег ополз, и на белом ярко краснели кирпичи. Потом проплыли траншеи, тоже полузасыпанные снегом. Остановились возле четырехэтажного здания с пустыми окнами.
Напарник лег животом на борт и спрыгнул вниз. Я последовал его примеру. С других машин тоже спрыгивали, бряцая автоматами.
— Давай по постам! — крикнул пухлолицый сержант.
Я должен был идти подменным, поэтому вместе с другими подменными пошел в синий вагончик — караульное помещение.
Внутри вагончика чернела железная печка, рядом лежали желтые куски досок с белыми обломанными краями. Дощатый стол. Лавки. Маленькое оконце, а в нем — большое багровое солнце.
— Применение оружия знаешь? — спросил меня Войтов, выкладывая на стол пачку чая, целлофановый кулек с конфетами…
Оказывается, я все помнил.
— Молодец! Только после окрика «Стой, стрелять буду!» нужно сначала выстрелить в воздух, а потом уже — в него… — На, — протянул конфету.
Подошло время смены часовых.
Вышли во двор. С треском зарядили автоматы, выслушали приказ и захрустели по снегу вдоль колючки. Мой пост находился у того самого здания с черными окнами.
Я менял Морева. Поставил ногу на первую ступень, но — он уж спускался вниз, не глядя на меня.
— Принять пост, — сказал Войтов.
— Товарищ сержант, рядовой Лауров пост принял! — Я проговорил это торопливо. Войтов уже уходил.
Я остался один. Вышка была низкая, здание нависало надо мной. Прямо от нее начинался первый ряд запретки, последний, третий подходил к самому зданию. На объекте — ни души. Только из черных кривых труб, торчащих из стен, выбегал дымок. На стенах повыше труб темнели широкие пятна… Ветер накатывал, и дым начинал метаться. Солнце то проступало, то снова уходило…
Неожиданно в окне первого этажа выросла черная фигура. Зэк!
Он спрыгнул на снег, встал и, отряхиваясь, пошел прямо на запретку. Уши его шапки были опущены, между ними темнел треугольник лица. На треугольнике матово блестели белки глаз.
Он остановился в двух шагах от проволоки. Постукивая сапогом о сапог и пряча пальцы в рукавах фуфайки, сверкнул золотыми коронками — сквозь тугой воздух донеслось:
— Командир!.. Много еще тебе осталось?..
— Полтора года, — ответил я, чувствуя, как в ладонь сквозь рукавицу врезается ремень автомата.
— Так ты весной только пришел? — Обведенные синевой глаза его смотрели с сочувствием.
— Весной. Точнее, летом уже.
— А сам откуда?
Я сказал.
— О-о! Был я там в семьдесят пятом году на тюрьме. Нас тогда на Мангышлак волокли этапом, — радостно говорил зэк. Потом он помолчал и спросил: — А когда у вас смена?
