Тесса, молодая симпатичная блондинка, была секретаршей Фрэнкса. Уайклифф уверил доктора, что Тессу он помнит. Это было удивительно, потому что секретарши патологоанатома менялись с калейдоскопической быстротой, и все соответствовали единому стандарту: были молоды, симпатичны, белокуры и, по слухам, не чурались любовных утех.
– Хотите кофе?
– Да, Тесса, благодарю.
Электрические часы на стене комнаты показывали половину одиннадцатого. За окнами, закрытыми дощатыми жалюзи, было темно. Операционная освещалась неприятным голубоватым светом люминесцентных ламп, практически не дававших тени, а Уайклифф как раз предпочитал мягкий теплый свет, придающий предметам зыбкость и объемность.
Фрэнкс застегнул золотые запонки на манжетах, надел пиджак и поправил галстук. Теперь он был самим собой – полный, розовый, подтянутый и элегантный.
– Его застрелили. Рана была смертельной. Все остальные повреждения – а их достаточно – являются посмертными. Не ручаюсь на сто процентов, но, похоже, сразу после смерти он оказался в воде, и его протащило по каменистому дну мелководья. Возможно, это последствия шторма. Если бы он сразу попал на глубокое место, то не был бы так изуродован, а кроме того, он бы еще не всплыл и пробыл бы под водой не меньше нескольких суток. Разложение только началось. Это объясняется и его конституцией: он худой и костлявый.
– Когда наступила смерть?
Фрэнкс уставился на него круглыми от удивления глазами.
– Слушай, для чего я тут распинаюсь перед тобой уже полчаса?
– Когда?
– Если бы мне сказали, что он исчез в течение дня в пятницу, я бы не удивился. – Фрэнкс сопроводил свои слова глубокомысленным почесыванием лысой головы.
– Как бы я хотел, чтобы ответы на свои собственные вопросы тоже можно было узнавать из газет, – улыбнулся Уайклифф.
– Кофе готов, – объявила Тесса, входя в комнату.
Они направились в кабинет доктора, который отличался от операционной только меньшими размерами: такой же белый, чистый, ярко освещенный.
– Как ты можешь работать здесь? Лично у меня от этого света уже болят глаза.
– Привычка, – ответил Фрэнкс, разливая кофе в чашки. – Сахар?
– Спасибо, не надо.
– Этот Риддл, видать, очень любил изюм и орехи. Он ими лакомился буквально за пару часов до смерти.
– Больше ничего не нашел в желудке?
– Нашел, но не очень много. Почти переваренные остатки пищи. Но можно утверждать, что он наверняка ел ветчину и помидоры – сохранились семена и кожица.
– На конечностях не осталось следов от веревок?
