Монах стоял между ними, как между двумя огнедышащими вулканами, смиренно прижимал руки к груди и умолял:
— Сжальтесь!
Ф а у с т: Слушай! Ты видишь на носу какого-нибудь молодого человека маленькую горбинку, которую ты раз и навсегда определил как признак чувственности, и ты объявляешь его сластолюбцем, даже если его мужские прелести величиной с горошину, а ягодицы впалые, как твои щеки. Самое существенное в характере мужчин и женщин находится в таком месте, о котором ты не имеешь представления, в которое ты не можешь сунуть свой нос и с которого не можешь срисовать силуэт, чтобы потом вырезать его из дерева. А ведь именно там кроется очень часто мера человеческой добродетели. Любовные конвульсии женщины приводят тебя в неземной восторг, ты видишь одухотворенность в глазах матроны, услаждающей свое воображение картинами плотской страсти. На челе юноши ты читаешь порыв к свершению благородного подвига, тогда как на самом деле у него просто львиный темперамент. Как же ты хочешь измерить духовную силу человека, если сам ты не испытал опасной, неистовой борьбы, которую она вызывает в человеческой душе? Как ты можешь определить, какой человек не устоит перед искушением, если ты сам довольствовался одними тенями? А что, если кто-нибудь вдруг вздумает перевести на язык здравого смысла все те цветистые фразы, которыми ты прикрываешь свою неопытность и свое невежество? Что останется от этого вздора, кроме мыльных пузырей?
Д ь я в о л: А что, если бы все эти тени, которыми ты украсил свою толстую книгу, явились тебе в своем подлинном виде, как сейчас являюсь тебе я? Я видел, что ты нарисовал и раскритиковал даже дьявола. Погляди на него воочию. Гляди на меня! Стоит лишь моей внутренней сущности отразиться на моем лице, как ты в ужасе откажешься от идеала, созданного твоей фантазией. Ты даже не заметил, как тот, перед кем ты преклонялся, вломился в твою овчарню и задушил твоих духовных ягнят. Видишь, каким сладострастием он дышит. А теперь подыми глаза, и ты сможешь рассказать своим поклонникам, что хоть одно существо ты узрел в его подлинном виде.
И, повернувшись к Фаусту спиной, дьявол, чтобы раскрыть свою сущность, предстал перед монахом во всей отвратности своего подлинного адского облика. Монах пал ниц. Приняв прежний вид, дьявол повернулся сначала к Фаусту, а затем опять к трепещущему монаху.
Д ь я в о л: Теперь рассказывай о том, как ты видел дьявола, и изображай его, если у тебя на то хватит смелости. Тебе часто пришлось бы таким же образом падать наземь, если бы ты мог видеть истинную природу тех, кого ты изобразил ангелами.
