Ф а у с т: Я так хочу и останусь непреклонен.
Д ь я в о л: Ты заставляешь меня преклоняться перед тобой и жалеть тебя.
Ф а у с т: Я требую только повиновения.
Д ь я в о л: Так спорь же с тем, кто зажег в твоей душе факел, который испепелит тебя, если твоя трусость его не погасит.
Ф а у с т: Я спорил с ним, но тщетно. Я молил его о свете, — он молчал. В диком отчаянии я звал его, но он и тут молчал. Молитва и ярость бессильны перед тем, кто, по-видимому, сделал слепое повиновение и рабское подчинение страданиям и мраку вечным законом. Одарив нас разумом, он тем самым обрек нас на муки. К чему факел, если его яркое пламя только ослепляет сбившегося с пути? И если иначе невозможно, пусть он хотя бы однажды озарит мне этот темный путь и потом сожжет меня. Итак, повинуйся без промедления!
Д ь я в о л: Ненасытный! Пойми, что и дьяволам поставлены пределы. С тех пор как мы пали, мы утратили способность постигать великие тайны; в нашем языке нет и названий для них. Только незапятнанные духи того мира могут размышлять о них и воспевать их.
Ф а у с т: Ты пускаешься на хитрости, чтобы своей изворотливостью обмануть меня, лишить того, чего я так страстно жажду?
Д ь я в о л: Глупец! Чтобы отомстить тебе, я мог бы разрисовать тебе яркими небесными красками то, что ты потерял, и потом предоставить тебя отчаянию. Но дагке если бы я был способен на большее, чем мне доступно, разве мог бы язык, созданный из плоти, сделать постижимым для человеческого ума то, что лежит вне пределов ваших чувств, то, что может понять только бесплотный дух?
Ф а у с т: Так будь этим духом и говори! Сбрось маску!
Д ь я в о л: Услышишь ли ты меня тогда?
Ф а у с т: Сбрось эту маску, — я хочу видеть тебя духом.
Д ь я в о л: Ты говоришь бессмыслицу. Хорошо. Смотри на меня! Я буду здесь, но не для тебя. Я буду говорить, но ты не поймешь меня.
После этих слов дьявол Левиафан превратился в яркое пламя и исчез.
Ф а у с т: Говори и разгадай загадки.
Легкое дуновение коснулось лба и ушей Фауста. Будто тихий ветерок скользнул по цветущему лугу и ласково поцеловал нежные лепестки. Потом его шелест усилился и превратился в неумолчный резкий грохот, напоминающий раскаты грома, удары волн о прибрежные скалы, вой и свист бури в ущелье. Фауст упал на землю и понемногу стал приходить в себя.
— А! Так вот он каков, голос духов! Мечта моя рассеялась, я обманут и снова должен пресмыкаться во мраке. Так, значит, я продал свою душу за плотские наслаждения, ибо только их и может дать мне этот дух-соблазнитель. И ради этого я поставил на карту вечность? А я надеялся познать то, что еще не было доступно никому из смертных, и, явившись к людям, подобно восходящему солнцу, озарить их своим светом! Так прощай же, гордая надежда жить вечно в сердцах людей, как подобает величайшему из них! Теперь я еще более жалок, чем прежде. Вместе с другими сынами праха я буду вечно ползать во тьме и грызть цепи Необходимости в тщетных попытках сбросить с себя и с других ее железное ярмо. Где ты, обманщик? Я жестоко отомщу тебе!
