Новый столб был превосходен. Ток, струившийся по ожившим спиралькам, завиткам, легко превращал их в магниты, они притягивались одними концами, отталкивались другими - словом, вели себя неотличимо от кусков магнитного железняка или намагниченного железа - единственных магнитов, известных в то время.
Коронный опыт - две спирали, взаимодействующие друг с другом как магниты. В опыте ничто не могло обладать, как тогда называли, "магнитной жидкостью", а магнитное взаимодействие было налицо и объяснялось только протекавшим по спиралькам током.
Больше того - и два проводника, по которым тек электрический ток, притягивались и отталкивались как магниты.
Когда в четыре часа дня в понедельник Ампер поднимался на кафедру Академии, он уже мог доказать всем, что его взгляды, высказанные неделю назад, были правильны. Протоколист пишет, передавая слова Ампера:
"Я ...известил о новом факте притяжения и отталкивания двух электрических токов без участия какого-либо магнита, а также о факте, который я наблюдал со спиралеобразными проводниками. Я повторил опыты во время этого заседания".
Вечером Ампер засел за прерванное письмо к сыну: "Наконец, вчера получил у Дюлона большой столб-Опыты, проведенные мною (после этого) прошли с полным успехом, а сегодня в 4 часа я их повторил на заседании Академии. Не было сделано никаких возражений: вот новая теория магнита, сводящая все явления к явлениям гальванизма. Это совершенно не похоже на то, что я представлял себе до сих пор...".
Работа Ампера над своей теорией на том не окончилась. Он проводил все новые и новые эксперименты, каждую неделю докладывая их результаты Академии. Он выступал и 2, и 9, и 16, и 30 октября, затем несколько раз в ноябре и декабре. Потом он издал множество трудов, посвященных своим работам по электромагнетизму, в которых сформулировал немало ценных мыслей.
Однако оригинальность и смелость его электромагнитных серендипити падала с каждой неделей, с каждой новой статьей. Невозможно отделаться от мысли, да так это было и в действительности, что после двух недель 11 - 25 сентября в его представления не было добавлено уже ничего существенного.
Период "реакции" кончился, и мозг Ампера постепенно возвращался к своему извечному состоянию - радостные недели творческого счастья прошли, а Ампер опять опустился в пучину своих телесных и душевных страданий. Уже через четыре года мучимый стенокардией Ампер писал: "Я никогда не был таким несчастливым, как теперь, так удрученным невзгодами и настолько перегруженным и удрученным работой. У меня нет ни в чем утешения, и глядя без удовольствия на мой сад, где я проложил новые тропинки, я не представляю себе, что будет со мной!".
