— Даю.
— Да, история. Постойте-ка — а это что за звуки? Помехи на линии?
— Я тоже так сначала подумала. Но нет, никаких помех я что-то не слыхала.
— Вам, Анечка, это что-нибудь напоминает?
— Да. Похоже, что собака скулит.
— Вот и мне так кажется.
— Скулит и подвывает.
— Стоп. А это что было?
Молодая испуганно переглянулась с пожилой и, когда та кивнула, сказала почему-то шепотом:
— Будто стрельнул кто неподалеку…
Стало тихо.
Все трое напряженно вслушивались, и вот сквозь шорохи и потрескивания до них через километры пурги и леса донесся слабый, но явственный звук, уже не оставлявший сомнений. Выстрел. Еще один.
— Да-а… Что-то мне все это перестает нравиться.
В голосе человека из научного городка теперь звучала такая серьезная тревога и озабоченность, что молодая не решилась что-нибудь сказать.
— Анечка из Ночлегова, у меня к вам просьба. Вызывайте этого лесника каждые полчаса. Если кто-нибудь ответит, дайте знать. Хорошо?
— Обязательно.
— А мы тут пока обдумаем, что можно предпринять.
Телефон отключился. Молодая вынула штекер из гнезда, и он быстро скользнул на свое место, утянутый пружинящим проводом.
— Кругом наука, наука, — вздохнула пожилая, — а с погодой справиться не могут. Вона чего вытворяет. Чего хочет, то и делает.
— Молчали бы вы, Феоктистовна, насчет науки, — взорвалась молодая. — Вам операцию сделали, жизнь спасли, а вы все ворчите.
— Да, как мне черепушку открыли и опухоль выковырнули, про это ничего не скажу — чудо, да и только. И не болит теперь и не давит. А вот против погоды…
— А против погоды пока и печка помогает. Дров-то хватит ли? Мне, я вижу, придется всю ночь здесь дежурить.
— Надо бы добавить. — Пожилая поднялась, затягивая платок.
— Вас опять собьет.
— А я по стенке, по стенке. Дрова такое дело — их сколько ни запасай, лишних не будет.
Перед дверью она набрала побольше воздуха и исчезла в темных сенях.
Только она вышла, зуммер запищал в третий раз.
Молодая надела наушники и сразу же заулыбалась, закричала обрадованно:
— Зипуны! Наконец-то. Что у вас там было? Почему не отвечали?
— Да оборвало над самой крышей. Мы звоним, звоним — ничего понять не можем. Только сейчас починили.
— Ну как там ребята ваши? Дошли?
— Какие ребята?
— Интернатские. Которые утром на лыжах вышли.
На другом конце замолчали, потом сказали упавшим голосом:
— Нет. Никто не приходил.
— Да может, вы не знаете? Может, они пришли и по домам сидят.
— А сколько их пошло?
— Вроде четверо.
— Значит, все. И мой вместе с ними. Нет, не пришли они — я бы знала.
