Когда Андрей сел закусить ("- положи, хозяйка, еще картофелю, больно рассыпчатый да масленый"), распахнулась дверь и над порогом весь воздух вытеснила дородная баба. За нею вкатился ребенок, повязанный теплым платком, но без чулок, с бурыми коленками.
- Здорово, Гвоздев, сказала баба, а мальчишка, приблизившись и взвизгнув, как собачонка, ковырнул в носу, хлюпнул и вытер пальцы об Андреевы сапоги.
- Ну, ты... - отмахнулся Андрей.
- Ничего, ему можно... Крестник, - улыбалась баба. - Не узнаешь крестника-то?.. Мишка Алексеев, Логовской. Ну?
Андрей сразу вспомнил.
...Сизое утро, осеннее, далекое, темные ребра телеги над вялой травой, баба-раскаряка, в раздвинутых коленях берегущая живой визгливый комок... Неслись, помнится, круглые, добрые звуки колокола, и недавно подкованная лошадь, заигрывая, звенела копытами по случайным камням... Встречные, сторонясь, усмехались, бабы не то с завистью, не то с сожаленьем поводили плечами:
- У Анисьи Логовской опять скулит... Седьмой уж, и все мальчишки!..
- Здравствуй, Анисья, - сказал Андрей. - Проводить кума пришла, спасибо.
- Да вот, кум, слышала, что ты женился.
- Женился.
- Вот... А Мишка-то, вишь, большой, шестой год, ай и шалун, беда! Дай руку-то крестному!
Мишка отвернулся и пошел щипать кота за хвост.
Анисья с любопытством рассматривала Андрея.
- Скажи, кум, правда ли, что нынче всякой бабе - воля, хошь живи с мужиком, хошь не живи?.. Бери развод.
- Правда.
- И мужикам нашим выходит такое же, значит, положение, выбирай любую?
- Одинаково. Свобода.
- Вот оно как...
Анисья вздохнула. Дядя младший, усмехнувшись, спросил:
- Мужик загулял?
- Гуляет, чего ему... Ваши правила беззаконные, тьфу, ни царя, ни образов, ни совести...
Она сердито схватила Мишку за рукав.
- Нечего мне ему дать, Анисья, - виновато сказал Андрей, любуясь ее засверкавшими, лютыми, как у волка, глазами... В городе можно ли так палить зрачками?.. Здесь, в деревне, глазам и дюжим рукам - воля.
- Нечего, и не надо. Хороши и так. Прощай, кум.
Дернула мальчишку и выволокла за порог.
Андрей вытер губы и отбросил деревянную ложку, она сразу покрылась мутным налетом.
- Кусается ваша свобода, коммунисты, - сказал дед. - Смута.
- Выросли зубы, верно. Триста лет шамкали, - ответил Андрей.
- Толково говоришь, Андрей, и власти сочувствуешь, - сказал младший дядя. - Отчего не идешь в партию? Мы что, мы не осудим. Нам лучше своих, как ты, в партию поставлять.
Опять знакомый вопрос, что на митинге, и все тот же ответ рвался с губ. Андрей спросил:
