Где деньги взяли, не колются, но я подозреваю, что Танька загнала свои часики, на руке их нет. Блин, самостоятельная, намекнула бы, авось и придумали бы что-нибудь.
Что ни говори, а повзрослела Львенок за эти месяцы. Наивная девушка, жаждущая романтики и свободы, познала все, что хотела. От свежего воздуха посвежели щеки и налилась грудь. Исчез, оставшись на крутых подъемах, лишний вес, мышцы стали упругими и сильными. Еще недавно ребенок, сейчас Танечка уже способна думать, рассуждать, спорить. Взгляд стал серьезней, речь логичней, небольшие, казалось бы, потрясения закалили характер. Боюсь, родители не узнают в ней ту девочку, которую отпустили отдохнуть в Крыму...
После торта ели кабачковую икру с хлебом и мед, который Муха, Доброволец, Сережа, Сивый и Киса сегодня привезли. Меда чуток, зато парни разведали отличную пасеку.
Подарил Львенку образок на шею. Обрадовалась очень.
Между делом расспросил народ, куда я вчера делся.
— Ты охотился на кого-то, — вспомнила Натаха. — А потом мы с Танькой поползли ко мне спать.
— Я спал, — напряг память Костик. — И мне снилась родина, Саратов, Волга и цирк. Потом меня забрал Доброволец, и мы пошли в Рингушник.
— А я?
— А тебя уже не было к тому времени. Мы думали, ты в гроте уже, но тебя там не оказалось.
М-да...
«Молока» сегодня не было. Просто день прошел настолько тяжело и при этом прикольно, что нам всем по возвращении было совсем не до наркоты.
А ездили мы за медом.
Утром я всех разбудил в полседьмого, и мы рванули. По дороге рутинно обожрались сливами и яблоками. К этому обычному рациону добавились еще и помидоры с плантации в Красном Маке, потом снова яблоки, сливы и абрикосы. У Танкового догнали Муху с Костиком, срезали немного до кустов ежевики, поели ягод вкуснейших. Долго и нудно отдыхали и оправлялись — отряд-то большой. Сидя на этой невероятной фруктовой диете, невозможно не справлять нужду каждые три часа, а это крайне утомительно.
Мы с Костиком так пешком до Сирени и дотопали, остальным повезло кого-то застопить. На станции обнаружились не выспавшиеся панки с жабами, так что нас набилось пол-вагона электрички. В Глубоком Яре мы с Добровольцем и Сережей вышли и отправились на близлежащую пасеку.
Вдалеке, на соседней, маячил хозяин, между ульев шустрила собака. Дабы преодолеть страх, мы попаслись в кукурузе, которая придала нам смелости и отчаяния. Решив, что без меда не вернемся, мы бросились к ульям. Скидываю крышку, а та-а-ам, мама дорогая, эти ужасные пчелы, они рычат, их миллиарды! Схватил, сколько мог, рамок и припустил в лесок, хиппаны за мной. Пчелы сперва поотстали, но все же нагнали нас достаточно быстро. Собака чуть лаем не захлебнулась, но, видимо, была привязана и за нами не побежала. В пролеске у трассы начали отжимать через марлю мед в банки. Пчелы злые, кусаются, меня три штуки укусили, еще легко отделался. Одна в подмышку, вторая в коленку, а третья — так прямо в яйца. Боль невыносимая, думал, умру, но через пару минут отпустило. Сережа оказался невкусный, обошелся вообще без укусов. С Добровольцем смешно было, пострадал от своей жадности. Сверху, в полной банке меда, плавала пчела, и нет чтоб ее просто выбросить — жадный Андрюша, с сомненьем пчелу оглядев, увидел повисшую на ее тельце капельку меда и эту капельку слизнул. А пчела, естественно, оказалась еще жива и на последнем издыхании ужалила Добровольца в язык. О, какой раздался рев!
