...Но все это было давно — пятьдесят командировок, шесть должностей, сто восемьдесят тысяч сигарет тому назад. А сейчас полковник сидел за столом над документом, изложенным сухими казенными фразами, и думал, думал, думал...
Интуиция — не истерично-бабская, а спокойная, замешанная на опыте и холодном разуме, — еще никогда не подводила его, ни в периоды многочисленных внутриведомственных противостояний, ни при назначении новых руководителей. Даже в похожие на кошмар дни и ночи Майдана он сумел (правда в последний момент, чудом!) найти единственно правильную линию поведения, благодаря чему и сидел сейчас в этом кабинете над бумагой, которая могла оказаться и уникальным шансом, и погибелью, и пустой, ничего не значащей писулькой... И все-таки этот случай был особым — слишком высок уровень риска, слишком дорогой могла оказаться ошибка. Поэтому Лобода не спешил принимать решение...
А оперативная разработка тем временем шла своим чередом. О каждом шаге поселившегося в «Рэдисоне» под видом чешского туриста Рамзае полковнику докладывали два раза в день. «Обложен» Рамзай был плотно, случайности исключались. Горничная, убиравшая его номер, опытнейший оперативный работник, давно вступила с фигурантом в далеко не служебные отношения (правда, моногамностью тот явно не страдал, водил в номер молоденьких девочек с Крещатика почти каждый день). Вообще, тип был еще тот — четыре вида одеколона, одежда элитных брендов, каждое утро красил ногти бесцветным лаком...
Но сейчас полковник думал не о нем — и не такие персонажи попадали в поле зрения Безпеки, тут поневоле ко всему привыкнешь! И даже не об очень даже полезной видеозаписи (русские коллеги обеспечили: правительства могут ссориться, спецслужбы — никогда!), на которой не кто-нибудь, а господин Пинчерук собственной персоной с застенчивой решительностью (тоже мне, целка-невидимка!) заключал на одной из дач на Рублевке убийственный контракт. Запись была не слишком качественной, очевидно, условия не позволяли, но похоронить бывшего «первого зятя» могла лепсо, играючи, с потрохами и навсегда. Лобода думал о том, кому и как сообщить о прибытии в столицу этого эстетствующего убийцы (надо же, даже кликуху, сволочь, стащил не у кого-нибудь, а у самого Зорге, хотя, как у нас говорят, «далеко куцому до зайця»!). И чем больше Лобода думал, чем старательней анализировал нынешний властный пасьянс, хлипкий и пугающе непостоянный, тем больше убеждался в мысли, что «беспокоить» самого Татаринова не стоит. Более того, делать это глупо. Он же не человек Президента, следовательно — фигура шаткая. Да и вообще — более чуждой их зловещему «ремеслу» личности на главном стуле это здание за всю свою кровавую историю, пожалуй, не видело...
