Не раз на страницах газеты появлялись шаржи даже на самого народного комиссара просвещения А. В. Луначарского.
В газете помещались и отрывки из новых произведений Маяковского.
Вспоминается один вечер. Маяковский вернулся из поездки за границу. В редакции журнала «Молодая гвардия», на Старой площади, в небольшом кругу друзей, он читал свои новые стихи.
Сначала Владимир Владимирович рассказал о злоключениях поездки и как его обворовали в Париже. Это был рассказ, пересыпанный неподражаемым блеском остроумия.
Много интересного рассказал он о Мексике, о нравах мексиканского народа.
Все это впоследствии вошло в его книги.
Поэт читал свои новые стихи — об океане, о монашенках, об Америке, сильные, резкие, волнующие.
И как-то совсем неожиданно в тот вечер прозвучали его строчки, озадачившие всех нас:
Я хочу быть понят
моей страной,
А не буду понят —
что ж?!
По родной стране
пройду стороной,
Как проходит косой дождь…
Помню, эта строфа ошеломила. Она была непонятна, пугающа, необъяснима. Как-то не верилось, не хотелось верить, что это написал Маяковский, поэт разящего таланта, влюблённый в жизнь, — настолько необычен был смысл этой чуждой для всего его творчества упадочной строфы.
Правда, впоследствии Маяковский отказался от этих строк. «Я эти красивые, подмоченные дождём пёрышки вырвал», — писал он.
Но строки эти всё же были написаны…
Весна 1926 года. Получив в Гизе гонорар за детскую книжку, в самом радужном настроении шагаю в Литфонд. На Тверском бульваре останавливает добродушный бас Маяковского:
— Здравствуйте, Рахиллес быстроногий, он же рахиллесова пята русской литературы. Куда это вы?
— В Литфонд, за путёвкой на курорт.
— Гм! Может, на бильярде срежемся? — приглашает Владимир Владимирович. — У меня как раз есть свободное время. Вы играете?
— Играю.
— Пирамиду, американку?
— Предпочитаю американку.
— Хорошо играете?
— Средне.
— Могу дать четыре шара вперёд, — предлагает Маяковский.
— Я вперёд ни от кого не беру.
— Гордый, значит. Тогда двинулись!
Спускаемся вниз по Тверской к «Гранд-отелю».
По дружелюбной фамильярности старика маркера можно было без труда определить, что Маяковский тут не редкий гость.
За соседним столом играли на бильярде поэт Жаров и Афиногенов.
— Только я без денег не играю, — шутливо заметил Владимир Владимирович, натирая мелом кий. — Но так как вы писатель ещё небогатый, то мы установим такое условие: первая партия — пятьдесят копеек, вторая — рубль и т. д. В общем, каждая следующая ставка удваивается.
