Скоро президиум вышел из комнаты и направился в зал, где все еще продолжали беспорядочно кричать и требовать.
Киселев попытался, было, призвать к спокойствию, хотел что-то; объяснить, но говорить ему не дали.
Киселев, Степанов, Любимов смущенно вынуждены были ретироваться в сторону.
— Врешь!.. Будет уж, натерпелись за шесть месяцев… Сами теперь возьмем.
— А… вы от комитета?.. Нам комитеты не нужны! Нам нужны выбранные от нас…
90
— От комитета!.. Вот оно, смотрите, — горланил оратор, разводя руками перед толпой единомышленников; там только хлопали по бедрам руками, качали головами и кричали, кричали без конца. Наконец, столковались на том, чтобы выбранная тут же из пяти человек комиссия созвала в клуб к 5 час. представителей рабочих масс по десять человек от каждой фабрики…
На этом дело временно закончилось. Было уже около 3 час. дня.
Настроение присутствовавших было явно угрожающее.
Они совершенно игнорировали все общественные революционные организации и, не имея определенного плана, кричали только об одном:
— Вы нас все газетами да речами кормите. Нет, вы хлеба дайте! А то натрещали с три короба, а на деле — нет ничего!
— Мы не собаки, околевать не будем! Раз взялись, — значит и доставать надо.
— Разные там антимонии разводить нечего!
— Народ волнуется… завтра выйдет на волю. Нам Совет да комитеты хлеба не дали… толку большого мы в них не видим…
Приблизительно таковы были речи большинства выступавших ораторов. А когда я пришел на собрание, — в президиуме сидело пять человек, — именно из этих, вот, ярых крикунов.
— Партийные они? — спрашиваю соседа.
— Полноте, какие там партийные, самые черносотенцы… Заседание проходило крайне беспорядочно: в толпе шумели и постоянно давали реплики.
— Господа, — заявил председатель: — на собрание пришли дать свои объяснения господин Латышев и Вас. Ив. Куражов. Желательно ли будет собранию их выслушать?
— Просим, просим! — загудела толпа.
Латышев и Куражов — городские купцы, пауки. Долго они говорили о трудности закупки, о непрестанных горестях, чинимых всяческими организациями и комитетами во время закупок хлеба.
После доклада Латышеву аплодировали и, надо сказать, аплодировали дружно.
Становилось страшно, на сердце было неимоверно тяжело.
Во время речи Латышева председатель все время смотрел ему прямо в лицо, заискивающе улыбался и сочувственно кивал головой.
Вышел говорить некто Балдинков или Дуденков, теперь уж не помню. Этот молодец Брюханова называл «господином Брюхановым», а Куражова и Латышева «товарищами».
