15 марта 1917 г.
Создается Техническое общество.
В состав членов правления вошли химики, механики, местные фабриканты… Думают открыть в ближайшем будущем не то курсы, не то школу. На ряду со специально-техническим образованием будут проходиться и общеобразовательные предметы. За советом и справками обращаются на наши курсы. Первоначально они даже думали взять наши курсы в свое ведение, расширить их, платить нам, преподавателям, из своих средств, а слушателей освободить совершенно от платы.
Но им было заявлено, что московские студенты курсы не отдадут, от материальной же поддержки не откажутся. И решено было дать материальную поддержку — 500 р. ежемесячно (это было решено на следующий день, во втором заседании).
При обществе устраиваются свои классы, а преподавателей пригласят путем публикации, объявив о вознаграждении (3 р. за час занятий по предметам общеобразовательным).
Остается фикция платы для слушателей (2 р. за полгода), чтобы дать возможность чувствовать себя «хозяевами», «учиться за свои» и просто прекратить возможность попасть туда лицам случайным.
16 марта 1917 г.
Приходится все начинать с азбуки. В водовороте новых слов тонут понятия, благие начинания, искреннее устремление немногих работников начать настоящее, упорное, но малоприметное созидание. На беседах задаются вопросы вроде того, что: кто такой президент, что такое буржуазия. В ходу выражения «капиталистический, буржуазный строй», «член пропагандистского коллектива», «утопические социальные теории».
Сидит мужичок, слушает и думает про себя: «Ну, дурак же я дурак, ничего-то я не понимаю…» А разъяренный оратор хлещет его Энгельсом, Марксом, Лассалем, Каутским, Бебелем и проч. и проч.
Кончится речь. Мужичок обтирает холодный пот и растерянно смотрит по сторонам, ища объяснения, помощи, прибежища. Но видит со всех сторон такие же растерянные, скорбные взоры, — видит и скорбит еще больше. Зато уж крепко он отомстит, когда начнут кричать: «долой самодержавие», «да здравствует свобода», и проч. Тут ему все понятно, — конечно, по-своему. Тут лафа, одно удовольствие.
17 марта 1917 г.
Есть слух, что в 30 верстах в Шуе вырезана целая семья. Идут толки. Выражается недовольство милиционерами.
Впрочем, кажется, к преступлению причастны бывшие полицейские, и потому страшный факт признают своеобразной провокацией.
У местных полицейских, говорят, была сходка где-то в лесу. Что обсуждали, на чем порешили и действительно ли сходка была — никто не знает. Слухи о еврейском засильи и о необходимости погрома исчезли. Одно время стращали предстоящим всебанковским крахом; потом — низвержением христианского вероучения, на место которого восставшие, якобы, хотят поставить «каждый своего бога»; были толки о близком голоде, о крупных военных неудачах. А на фронте появились германские воззвания, где советуют образумиться русскому человеку, потому что вся, дескать, эта революция — дело жадных англичан, что они хотят оттянуть у нас земли, потому и свергли Николая, якобы прозревавшего их лживую политику.
