– Вы подумайте, эта чертова суперлавка, как ее… Орлиный двор, Стервятниковы ряды, Слет ястребов?.. Подмяли под себя дом моего учителя! Склевали и дом, и яблони и груши, прильнувшие к учительскому водопою, а пили и славили поящего – едва вчера! Нет, затоптали пепелище – примерочными, прикидочными, весами и кассами, накрутками, курсами долларов! Навалили столько продажных вещей – не осмотришь за сутки. А закрывают – уже в одиннадцать, да еще норовят сесть на клюшку – без четверти. Тоже мне, Эрмитаж! Тоже мне, Лувр!
– Товар – самоорганизующаяся субстанция, – авторитетно отметила конфузная Клок. – Чем дольше вдоль него вояжировать, тем исправней он – океан!
– Лучше догадайтесь, почему здешние яблони и груши не несут нам навстречу – своих птенцов калибром не с маленькую красную книжечку, а с улей меда? Лакомством – с толстопузую первую скрипку? Но скупо и тупо выпрастывают что-то сморщенное и кислое, и вечно обламывающее зубы? – дивилась несравненная Прима. – И на каждом написано: “Самой безобразной”.
– Потому что пригоршня с недозрелым – легче, чем пригоршня с трудами, – отмечал попутчик или разносчик с бородой, облетевшей – в куст, в эту беседку для пташек.
– И лопнула доказательная база вашего существования… – констатировал асимметричный, с отбитым и путаным лицом, кое-как водворенным на точку. – Пали конюшенные переборки, очищаемые воинством неба: продуваемые и промываемые, погромленные его громами и пропитавшиеся ревом светлых лайнеров самолетостроения… или только ревом живущих? Осыпался стол, вхолостую крутивший тарелки во взлизинах – в ноль-диете, и строчивший доносы. Рухнули койко-доски, где околачивались подколодные сны и глодали вашего учителя, и антресоли, то и дело сплевывающие – кирпичные томы вождей и годовой журнал “Коммунист”… А вы развивайте глаз, смотрите сквозь время! К тому же это поможет нейтрализовать вас – надолго.
Обнищавшая до грифа, удлинив слух – воронкой ладони и едва расслышав, отвечала дрожащим голосом:
– Доносы имени вашего носа! Каждый день учитель доносил до нас только любовь – полную шинель и маленькую пилотку. Да! Из закоулков его шинели, с западного и с украинского ее фронтов нам порой высыпался гостинчик! А люди, отрезавшие ему угол дома, пользовали за буквы – капусту, картошку, морковку, горох… Расписывали свое житье-бытье – свеклой и… да, яблоками и грушами! Дневник приусадебного вершка и подшивка погод… Так что не знай я вас, юноша, тысячу лет, я бы объявила, что вы – толстый враль. Что вы – клеветник!
