Пока я над этим размышлял, Гитлер монотонно бубнил: “Крупа закончилась, Танька с Наташкой голодные, с утра ревели: кушать хотим! Все продуктовые закрыты, мы с батей думали продать старье на барахолке, купить еды. Мать собрала со всех шкафов…”
Не догадываясь, что я их опознал, он оправдывался, будто я из команды “Смерть мародерам”. Меня ли ему бояться? Отец и тот погиб! Да и останься жив, не стал бы он вредить соседям. Искоса поглядывая на Гитлера, я криво усмехнулся. Он юлил передо мной, выдумывая небылицы, и мне это льстило.
“Танька на скрипке хотела учиться, – продолжал хлюпать носом Гитлер. – Как и ты…”
Я с удивлением на него посмотрел: что за чушь? Девчонке медведь на ухо наступил – какая скрипка?! Наверно, у Гитлера совсем от горя помутился разум. Мою душу начало заволакивать знакомым и таким сладостным злорадством…
Когда у меня случались напасти, а у знакомых – будто назло – все было просто замечательно, жизнь становилась невыносимой. Возможно, это некрасиво, но я не виноват. Вокруг все только и твердили, какой я интеллигентный, воспитанный, талантливый, – ну разве справедливо, если другим, которым до меня как до небес, живется лучше?
Порою доходило до смешного, когда, шлифуя гаммы или вытягивая сольфеджио, я с раздражением бросал занятия и подбегал к окну, откуда доносились голоса мальчишек. Глядя на них, мучительно припоминал – у кого какие неприятности? За каждым числилось такое, что поднимало настроение. Тот – весь в двойках, вырастет – станет ассенизатором. Другой сломал руку, теперь ему не до футбола, у третьего – родители в разводе… Все это неизменно успокаивало и придавало сил, после чего я с легким сердцем возобновлял занятия.
Что говорить в таком случае о Гитлере, у которого погибли трое? В тот день он и его папаша Жорик стали для меня просто находкой… Сочувствие к их мародерским “подвигам” угасло, ведь сохранись оно, как бы я радовался их беде?
Поглощенный своими мыслями, я не сразу обратил внимание на казачий патруль. Во дворе они появились вместе с тележкой мародеров. Поверх награбленного по-прежнему лежал наш сверток. Я сразу позабыл о Гитлере – нашлись отцовы вещи, их следовало продать и накупить продуктов! У дома можно и не опасаться казаков – любой сосед мог подтвердить, кто мы такие.
Довольный, я ринулся к матери. Пытаясь меня остановить, она делала страшные глаза, но я думал только о вещах.
“А вот и пацан, – встретили мое появление казаки. – Оформляй акт, командир”.
