Перейра вышел и с трудом поднялся по улице Импренса Насьональ. Дойдя до церкви Святого Мамеда, он присел на скамейку на маленькой площади перед церковью. Сначала перекрестился на церковь, потом вытянул ноги, решив передохнуть в тенечке. Он бы с удовольствием выпил лимонаду, и рядом как раз было кафе. Но удержался. Решил просто посидеть в тени и снял ботинки, чтобы ноги тоже проветривались. Потом он направился медленным шагом в сторону редакции, погрузившись в воспоминания. Перейра утверждает, что размышлял о своем детстве, детство он провел в Повоа ду Варзим, с дедушкой и бабушкой, счастливое детство, ему, во всяком случае, казалось, что счастливое, но о своем детстве он говорить не будет, потому что, утверждает он, оно не имеет никакого отношения ни к самой этой истории, ни к тому августовскому дню на исходе лета, когда он чувствовал себя в полном смятении.
На лестнице он застал консьержку, которая приветливо поздоровалась с ним и сказала: Сегодня никакой почты для вас и звонков тоже. Что значит никаких звонков? — изумился Перейра, вы что входили в редакцию? Нет, сказала Селеста с торжествующим видом, но сегодня утром приходили служащие с телефонной станции в сопровождении комиссара и перевели ваш Телефон на номер телефона консьержки, они говорили, что, когда в редакции никого нет, кому-то надо отвечать на звонки, а я, сказали они, человек надежный. Даже сверхнадежный для этой публики, хотел ответить Перейра, но ничего не сказал. Спросил только: А если мне самому нужно будет позвонить? Будете звонить через диспетчера, ответила Селеста, явно довольная собой, и вашим диспетчером теперь буду я, мне вы будете называть номера, с кем хотите поговорить, можно подумать, что мне это очень надо, доктор Перейра, я работаю целое утро и должна еще приготовить обед на четверых, потому что на мне четыре рта, ну ладно дети, им все сойдет, а муж у меня очень разборчив в еде, приходит из квестуры в два часа дня голодный как волк, а при этом очень разборчив. Это чувствуется по запахам, которые стоят у нас на лестнице, ответил Перейра и не проронил больше ни слова. Он вошел в свою редакцию, снял трубку с рычага и вынул из кармана листок, который накануне вечером вручила ему Марта. Это была статья, написанная от руки синими чернилами с надписью вверху «Памятные даты». В ней говорилось: «Восемь лет тому назад, в 1930 году умер в Москве великий поэт Владимир Маяковский. Он застрелился из пистолета из-за несчастной любви. Он был сыном егеря. Еще в ранней молодости вступил в большевистскую партию, трижды подвергался аресту, и его пытала царская полиция. Он широко пропагандировал революционную Россию и принадлежал к движению русских футуристов, которые в политическом отношении отличаются от итальянских футуристов, так, например, он совершил турне по своей стране на поезде, читая по деревням свои революционные стихи. Народ встречал их с энтузиазмом. Он был художником-графиком, поэтом, писал для театра. Его произведения не переведены на португальский язык, по их можно купить на французском языке в книжном магазине на Руа ду Оуру в Лисабоне. Он был другом великого кинорежиссера Эйзенштейна, вместе с которым работал над рядом фильмов. Он оставил нам свое необъятное литературное наследие — прозу, стихи, пьесы. Мы отдаем сегодня дань памяти Маяковскому, великому демократу и ярому противнику царизма».
