Дипломатия моего коллеги немедленно принесла плоды. Мартин тоже интересовался этими вопросами, хотя реальные его познания были равны нулю — даже я сумел заметить это.
— Я хочу, чтобы вы и Мортимер встретились, — сказал Мартин. — Это ужасно, интересный тип. Одно время, бывало, засиживались с ним до полуночи, беседуя на эти темы.
— Мне доставит удовольствие встретиться с вашим другом, — ответил Тавернер. — Как вы считаете, его можно будет убедить приехать к нам в одно из воскресений? Я всегда ищу тех, от кого могу узнать что-нибудь новое.
— Я… я боюсь, что не смогу с ним сейчас связаться, — сказал наш спутник и погрузился во всепоглощающее молчание, из которого его не могли вытащить никакие усилия Тавернера опять завязать разговор. Мы явно затронули болезненную тему, и я увидел, что мой коллега мысленно отметил этот факт.
Как только мы приехали, Тавернер направился прямо в кабинет, открыл сейф и вынул свою картотеку.
— Маттео, Монтэгю, Мортимер, — бормотал он, перекладывая карточки. — Энтони Уильям Мортимер, посвящен в орден Братьев в Сутанах — октябрь 1912 года; назначен Вооруженным Охранником — май 1915 года; арестован по подозрению в шпионаже — март 1916 года. Возбуждено дело по обвинению в использовании чрезмерного влияния при составлении завещания его матери. (Все указывало на его причастность к этому, но никто не мог схватить его за руку.) Стал Великим Мастером Ложи Когорты Разрушителей. Код: два, три, два; псевдоним «Шакал».
— Так много о мистере Мортимере. Человек, с который, я думаю, лучше не встречаться. Теперь хотел бы я узнать, чем же Мартин вывел его из себя.
Поскольку мы не решались задавать Мартину вопросы, нам оставалось наблюдать за ним, и вскоре я заметил, что он просматривает получаемую почту с величайшей тревогой. Он всегда слонялся по холлу в ожидании ее прибытия и нетерпеливо хватал свою скудную почту, казалось, с той только целью, чтобы немедленно впасть в уныние. Какого бы письма он ни ожидал, оно так и не приходило. Он, однако, не выражал никакого удивления по этому поводу, и я пришел к выводу, что он скорее тешит себя надеждой, чем ожидает чего-то такого, что должно произойти.
Но однажды, когда он уже больше не мог этого выдержать, а я, проверив около восьми вечера почтовый ящик, сказал ему, что для него ничего нет, он выпалил:
— Поверите ли, доктор Роудз, что «разлука заставляет сердце любить сильнее»?
— Это зависит от человека, — ответил я. — Но обычно я замечал, что когда вы рассорились с кем-нибудь, то скорее готовы смотреть сквозь пальцы на его недостатки, если вы некоторое время находились вдали от него.
