Вскоре, однако, я почувствовал под ногами тропинку.
— Держитесь ближе к скале, — прокричал мой гид. (На следующий день я узнал, почему.) И мы, обогнув край утеса, начали спускаться. Этот путь показался мне бесконечным (как я узнал потом, мы прошли около четверти мили), но наконец я, к своему изумлению, услышал щелчок щеколды. Было слишком темно, чтобы что- нибудь увидеть, но в лицо мне пахнуло теплом, и теперь я знал, что нахожусь под крышей. Я услышал, как мой хозяин возится со спичками, и когда вспыхнул свет, увидел, что нахожусь в большой комнате, видимо, высеченной в поверхности утеса и образующей комфортабельное жилище. Стены, заставленные книжными полками, уютно занавешенные окна, гладкие камни пола, устланные персидскими коврами, и огонь плавника в камине, который удары носков ботинок моего спутника скоро превратили в жаркое пламя. Это было так непохоже на мое мрачное и рискованное прибытие, что у меня захватило дыхание.
Мой хозяин улыбнулся.
— Я боялся, — сказал он, — вы вообразите, что вас собираются убить. Мне следовало объяснить вам, как устроено мое жилище. Но я настолько привык к нему, что мне не пришло в голову, что оно может показаться странным для других. Это старое логово контрабандистов, которое я приспособил для себя, — и получился жилой утес. В нем есть особые преимущества для той работы, которой я занимаюсь.
Мы приступили к еде, которая была уже на столе, и я получил возможность изучить наружность своего хозяина. Был ли он пожилым человеком, не утратившим молодости, или молодым, преждевременно состарившимся, — я не смог бы сказать, но зрелость его ума склоняла меня к первой гипотезе, так как широкое знание людей и вещей и богатый жизненный опыт приводят к подобной зрелости.
В его лице было что-то от адвоката, а руки были руками художника. Это было сочетание, которое я и раньше часто встречал у друзей Тавернера, так как интеллектуалы, соприкоснувшиеся с чем-то таинственным, обычно приходят к оккультизму. Его волосы были почти белыми, что составляло странный контраст с обветренным лицом и темными искрящимися глазами. У него была строгая спортивная фигура, рост заметно выше среднего, но его движения не были юношески легкими, а скорее отличались достоинством человека, привыкшего к публичным выступлениям. Это был интересный, оставляющий глубокое впечатление человек, но он не проявлял никаких признаков страдания, что можно было ожидать, исходя из его письма.
