– Помощь нужна? – запоздало крикнул Корович. – Или сам справишься?
– Постараюсь!
Я снова вскинул ружье. Пуля сшибла ветку. Стрижак споткнулся. Я прибавил прыти, помчался как косуля. Мох пружинил под ногами, корявые сучья бурелома тянулись ко мне, как атрофированные ведьмины конечности. Я перелетал через них, хватался за деревья, чтобы не упасть. У Стрижака не хватало выдержки, он начал озираться, злоба блестела в глазах. Движения становились неверными, он споткнулся о коряжину, поднялся, прихрамывая, побежал дальше. Я выстрелил в воздух. Ноги у Стрижака заплелись, он повалился, что-то провыв, а в следующее мгновение я уже обрушился на него, отбросив ружье. Мы мутузили друг дружку, нанося беспорядочные удары. Он порвал мне кожу под глазом. Я рассвирепел, стал наращивать частоту ударов, но быстро выдохся, откатился. Лежал, хватал воздух. Добрался до карабина, передернул отполированное деревянное цевье, отправляя патрон в ствол, и сел на колени.
Он стонал, царапал ногтями землю, хотел встать, но ноги разъезжались. Злоба из глаз буквально вываливалась сгустками. Я никогда не видел Стрижака в таком состоянии. Он поднял на меня глаза...
Я застыл, онемев от изумления. Неоднократно по мере общения с этим парнем я ловил себя на мысли: его лицо мне кого-то напоминает. Но правильный ответ найти не удавалось. Виной всему – как я сейчас понял – были глаза! В нормальном состоянии у Стрижака были другие глаза, обычные, не злые, они сбивали с толку. А вот теперь – пронзительные, колючие. И дежавю из всех отверстий...
Он хрипло засмеялся:
– Прозрел, Михаил Андреевич? Долго же ты шел к этой мысли...
Бешено рыча, я вскинул казенник, чтобы вбить ему челюсть в мозг. Он даже не шелохнулся, смотрел на меня с насмешкой, и взгляд его просто выкручивал... Ругнувшись, я опустил ружье и схватил его за шиворот. Уж теперь у меня достаточно сил, чтобы дотащить этого «мстителя» до «базы»...
Когда я пинками выгнал Стрижака на поляну перед землянкой, измазанного, со связанными за спиной руками, там царила полная идиллия. Штурмовиков, скрученных по рукам и ногам, затаскивали в землянку, общались с ними почти дружелюбно. Все свои, друг друга знают; ну, оказались временно по разные стороны баррикад, бывает... Юрий Власович Крупинин, которому Хижняк бинтовал плечо, пытался убедить моего человека, что нам лучше сдаться. Хижняк придерживался иного мнения – пропасть никогда не поздно, а вот почувствовать себя свободным хотя бы на короткий срок... Степан усиленно мешался под ногами. Топорков, какой-то нервный и бледный, сгребал в кучу оружие. Женщины, обнявшись, сидели на бугорке и в унисон дрожали. Я умилился, глядя на эту картину. Так приятно, когда людей что-то сближает.
