– Подожди, – перебил Борька, – не части. В котором часу ты вышла к месту крушения?
– М-м... в шесть, – вспомнила я. – Мужем клянусь, в шесть, Борька. Потому что в шесть-пятнадцать прибежала на озеро (а зачем я прибежала на озеро? Купаться!), а там глянула на часы. А что?
– Я вышел к самолету в шесть ноль-девять, – пристально глядя мне в глаза, пробормотал Липкин. – Я с Боголюбова часы снял, ему уже не нужны.
– Так ты там тоже был? – остолбенела я.
Он медленно кивнул.
– Совершенно верно. Но не нашел ничего утешительного. В шесть-двадцать я вернулся на южный склон оврага и отправился на запад – по обрыву. Глупо сидеть у разбитого корыта, Даш. Я всего лишь хотел осмотреть окрестности.
Итак, с 18-20 начинался досадный пробел. Я быстро прикинула. Чудно как-то вырисовывалось. Ориентировочно в 18-00 я свистнула штуковину. В 18-15 была на озере. В 18-35 произвела выстрел для принудительного открытия сундучка, а в 18-40 на месте авиакатастрофы трижды шарахнули в Усольцева...
– Ты слышал выстрелы? – спросила я.
Борька недоуменно пожал плечами.
– Возможно, мне послышалось... Но, знаешь, я довольно далеко ушел. А лес такой густой, что прочно гасит звуки... Мне не дает покоя твоя история с Турченко. Если это был он, а это вполне мог быть он...
– Мог, – согласилась я. – Но не факт. Если он кокнул Усольцева, а потом сидел в засаде у, как ты говоришь, разбитого корыта, то где тут логика? Зачем он меня преследовал? Если хотел убить, то кто не давал? Если хотел поговорить, то почему не окликнул?
Подумав, Борька признал, что в этом деле, как и раньше, остается много загадочного.
– Нас остается пятеро в этом лесу, – бесстрастно сообщил он, поблескивая глазами. – Пять-ноль, Аргентина – Ямайка. И если кого-то из них, Дашок, пучит от любви к ближнему, включая нас с тобой, то я готов съесть собственную руку. Что-то произошло в их стане, согласись. Раньше двигались толпой, а теперь каждый норовит прошвырнуться по тайге в одиночку. Хотел бы я знать, с какого перепуга их разбросало...
Я не стала выдвигать теорию, что отстать от толпы мог один Турченко, а остальным никто не мешал двигаться дружной ватагой, продолжая терять товарищей. Мне вообще нужно поменьше болтать. Если я буду чесать языком направо и налево, то рано или поздно проболтаюсь про чемоданчик.
Но Липкин все равно не поверил моим словам. По лицу было видно. Однако пытать, вырезая на груди звезды, он пока не спешил. Может, решил подождать, пока сама созрею?
