При виде стоящих перед ним стариков Сервионе охватило волнение. Эти морщинистые лица, глаза, мерцающие из-под тяжелых, сморщенных век, согбенные от времени фигуры вызывали в его душе смутную нежность. Комиссару хотелось обнять их всех и объяснить, что он их любит и только ради них же вынужден поступать так, а не иначе. Но вместе этого Оноре напустил на себя самый суровый вид.
– Ну что, довольны собой? – сухо осведомился он.
Наступил миг всеобщей растерянности, старческие руки потянулись друг к другу, ища поддержки, ибо эти несчастные привыкли всегда цепляться один за другого. У комиссара подступил комок к горлу, и, чтобы скрыть навернувшиеся на глаза слезы умиления, он высморкался.
– Наверняка вы сейчас чувствуете себя героями, вполне достойными предков… Верно? Ну что ж, садитесь!
Кастелле принес кресла и расставил их полукругом перед столом шефа. Слева сели Поджьо – Шарль и Барберина. Он в свое время был замечательным мастером-часовщиком, а она, очень неглупая девушка, закончила школу и даже получила аттестат. Рядом с ними устроились Жан-Батист и Антония Мурато. Жан-Батист, очевидно, хуже переносил бремя лет и оставался совершенно безучастным, словно ни на чем не мог сосредоточить внимание. Единственная пара, в которой муж опирался на руку жены. Потом – Базилия. Она держалась немного особняком, и уже в одном этом Сервионе почудился вызов. Старуха спокойно смотрела на комиссара, явно не испытывая никакого страха. За ней сидели Пастореччья – сохранившая душевную молодость Коломба и ее супруг Паскаль. Он и теперь смотрел на жену так, словно она до сих пор оставалась ослепительной красавицей, за которой он ухаживал полвека назад. И наконец, Прато, самые неукротимые… Он, Амеде, уроженец Порто-Веккьо, не всегда ладил с остальными. У этого гордого и недоверчивого человека еще случались вспышки дикой ярости, и его жена Альма дрожала перед супругом, как в двадцать лет.
– Слушайте меня внимательно. То, что вы натворили, очень серьезно. Не будь мы земляками и если бы не ваш почтенный возраст, я бы отправил всю компанию за решетку до судебного разбирательства.
Амеде Прато первым отреагировал на такое вступление.
– Короче, господин комиссар, для чего вы нас сюда позвали? – задиристо спросил он. – К чему вы клоните и что затеяли, хотел бы я знать!
– В чем, в чем, а в дерзости вам не откажешь, Прато!
– Возможно, но это не объяснение!
– Может, вы уже запамятовали об убийстве Мариуса Бенджена и Барнабе Пелиссана?
