Вот Ольга – та вообще книжек читать не любила, как отец ни исхитрялся любовь ей эту привить – и строгостью, и всякими там разными педагогическими заманухами–изысками. Заявила ему, будучи еще тринадцатилетней соплюшкой, что глотать книжную пыль да отказывать себе в исключительных удовольствиях материально–технического прогресса вовсе не собирается. И пусть, мол, ей отец даже и препятствий никаких не чинит на этом пути, и младшему братишке тоже – все равно она его в «эту дохлую книжную пылюку» не пустит… Так и поперла потом по этому пути, и самый престижный в их городе политехнический институт почти с отличием закончила – чуть–чуть до красного диплома не дотянула, - и в тележку торжественно шествующего по стране нагло–юного капитализма умело впрыгнула, и замуж за начинающего расчетливо–занудного банкира выскочила. Правда, банкир этот так и застрял в разряде начинающих да подающих надежды, чего–то не связалось у него там, на светлом капиталистическом пути по добыванию барышей со сказочными нулями. То ли расчетливость с занудностью не связалась, то ли наоборот… Потому, наверное, и из него, из братца родненького, принялась сестрица лепить с упорством да остервенением что–то крепко–мужское и для добывания этих барышей удобоваримое, и на бедный его умненький биофак ополчилась, как пантера, еще и по несчастному Дарвину ёрничеством своим прошлась–процарапалась…
Нет, зря таки он с детства на поводу у нее идет. Лучше бы в том отцовском кресле подольше засиделся. Теперь уж ничего назад не воротишь… Он вообще отца очень любил. И кабинет его любил, и книги, и долгие тихие беседы о высшем–тонком–философском, и упорную его романтическую несовременность, и даже имя любил. Такое же, как у Чехова - Антон Палыч. Наверное, и внешне отец похож был бы на старого Чехова, доживи тот в свое время до его преклонных лет…
***
3.
Хозяйка–ночь на цыпочках вошла к ней в настежь распахнутое окно, бросив на произвол судьбы легких своих музыкантов, которые, впрочем, и без нее прекрасно справились, выдавая волшебные звучания июльской ночной колыбельной : и цикады так же старательно наигрывали на тоненьких своих скрипочках прежнюю, навсегда установленную природой мелодию, и листья старой груши пришептывали что–то к ней ласковое, и ветер шелестел травой и цветами, пытаясь вслед за ночью ворваться к ней в окно. Надо бы по–хорошему спать лечь, конечно, да только бесполезное это занятие. Все равно не уснуть. Пролежишь с закрытыми глазами до утра, дожидаясь желанного провала в небытие – и ничего, устанешь только. Лучше уж пойти пройтись рука об руку с этой ночью, тем более и она и не против такой прогулки…
