— А может, просто под дурочку косит? А? Мы вот уехали, а она соберется быстренько – и шасть к нотариусу нашему! А что? Она запросто его найдет! Тетка она, по всему видно, грамотная. Я бы на ее месте так и сделал. Она кем работает, ты не знаешь?
— Учительницей вроде.
— Это после нашего университетского филфака? Ничего себе…
— А кем она должна еще быть в этой тьмутаракани?
— Вот–вот, я и говорю…Такой ей шанс выпал из этой самой тьмы да таракани выбраться, а она взяла и с ходу отказалась! Нет, ты права, сестренка, тут что–то не так. Зря мы поторопились с отъездом. И вообще… Надо было все по–другому сделать…
— Как?
— Ну, я не знаю… Можно было просто для начала взять и пригласить ее к себе. От маминого имени, например. Якобы для восстановления порушенных родственных связей. И не говорить пока ничего про отца, про наследство… А вот когда привезли бы, тогда и говорить про все это надо было. По крайней мере, хуже бы точно не было.
— Нет, Никитка. Не надо ей ничего про маму знать. Так лучше будет.
— Почему?
— Потому! Потом скажу.
— Оль, ты чего–то насчет мамы пакостное задумала, да? Колись давай! А то поставишь потом перед фактом…
— Поставлю, Никитка. Именно перед фактом. Только этот факт тебе во благо будет. Не переживай.
— Точно пакость задумала… И что ты за человек такой, Ольга? Вроде в любви да в благополучии относительном росла, но иногда таким от тебя злым сквозняком несет, что страшно становится.
— А ты не бойся, Никитка. Тебя я не обижу. Мой сквозняк мимо тебя дует. Да и вообще, никакой он и не злой на самом деле. Он обыкновенный. Он мне дорогу расчищает от всяких глупых сомнений да обманчиво–кисельной добродетели. Он очень честный, мой сквозняк. Потому что не я придумала закон о выживании в мире сильнейшего. Ученый его один придумал, Дарвин по фамилии… Не слышал про такого, случаем? Вам на вашем биофаке про такого не рассказывали, нет?
Никита ничего сестре не ответил - поморщился только едва заметно да повел головой взад–вперед, пытаясь таким образом снять напряжение с подуставшего уже загривка. Шутка ли – вторые сутки за рулем. Правда, Ольга дает ему подремать на заднем сиденье часок–другой, сама за руль садится. Но водитель из нее еще тот. Как говаривал один юморист – обезьяна с гранатой. Нервная она очень. Все в хвосте оказаться боится, терпеть не может, когда ее обгонять начинают. Тут же срывается с тормозов. Дорога чистая ей нужна, видишь ли. И так во всем. Нет, молодец, конечно… Наверное, это и правильно, наверное, так и надо. В борьбе за свое место под солнцем все средства хороши — и холодная злость, и острый язык, и коварство – все сгодится. Все на пользу пойдет. А только иногда так по–глупому обыкновенного тепла хочется… Не заботы о его, Никитином, жизненном успехе–благополучии, а никчемного и бесполезного сытого тепла. Такого, как от маминых пирогов с капустой. Или как от старого, покрытого вытершимся пледом кресла–качалки в отцовском кабинете, впитавшего, как ему казалось в детстве, всю мудрость расположившихся на стеллажах старых, раритетных почти изданий классиков. Отец так искренне радовался, он помнит, когда видел его в том кресле с томиком Пушкина или Гоголя в обнимку…
