Ася и в самом деле не могла удержаться от смеха. Наверное, нехорошо было смеяться, но она ничего с собой поделать не могла. Кот на нее только рукой махнул…
— Вот и ты туда же, хихикала бы только. Смешно ей. Тут не хихикать надо, а беду чужую уважить. Нельзя безоглядно управлять слабыми, понимаешь? Им от души помогать надо. Адаптировать, а не управлять. Причем с умом адаптировать. А то на каждого слабого таким вот образом с десяток управленцев найдется, которые на них только самоутвердиться и норовят…
— Чертей своих витаминами подкармливают, да?
— Как это? Не понял…
— Да долго рассказывать, Кот. Это сын у меня так недавно выразился…
— Да? Интересно. Расскажи–ка.
— Да ну… Ничего интересного, в общем. Юношеские фантазии. Даже и повторять–то эти глупости неловко. Одни только от них неприятности, от фантазий этих. Такое натворил недавно, что я до сих пор как в сером тумане безысходном живу…
Ася горестно вздохнула и обреченно махнула рукой куда–то в сторону. Кот коротко взглянул на нее из–под белых бинтов и, устроившись на подушке повыше и поудобнее, предложил:
— А ты расскажи все–таки. Чует мое сердце, что–то тут не так. Садись вот давай да начинай. А что? Времени у нас с тобой – завались. Мы люди с тобой нынче нервно потрясенные, больные, значит. А лучшее, как известно, от нервов лекарство – добрая беседа. А Коля нас чаем напоит… Коля! Ты где?
Примчавшийся с кухни Коля так преданно и заботливо уставился на своего бывшего учителя, что у Аси кольнуло сердце от умиления – этот странный улыбающийся человек–ребенок будто весь был напичкан самой настоящей, стопроцентной, искренней любовью, она так и перла из него радостно и оголтело. Асе подумалось даже нечаянно – вот счастливый какой. Хотя в следующую секунду она сама себя и одернула: тоже, нашла чему и кому завидовать…
— Кот, а может, супу? Я суп куриный сварил. Вкусный…
— Анастасия, ты супу хочешь? Чего задумалась? – обратился насмешливо Кот к Асе.
— А? Нет… Нет, спасибо, я ничего не хочу…
— Ну, тогда чаю! Коля, только сахару в чай даме много не набухивай, ага? А то ты любишь, понимаешь ли, расположение свое таким образом выказать. Сладко — значит, хорошо…
Коля радостно закивал головой и ушел на кухню, и вскоре торжественно внес к ним в комнату расписной поднос с дымящимися чашками и кусочками принесенного Асей торта на тарелочках. И опять улыбался радостно и счастливо, и опять у Аси сжалось сердце непонятно от чего…
А потом она долго рассказывала Коту свою историю. И про погибшего мужа, и про Жанночку с Левушкой, и про Светкин и Пашкин неожиданный протест, и про Пашкино дурацкое увлечение песенками, из–за которых он институт бросил, и про обиду свою на него материнскую, и про то, как нечаянно, в гневном порыве выгнала его из дома, и теперь найти его не знает, как… Так уж получилось, что она впервые связала в слова и произнесла вслух все внутри наболевшее, и сама удивилась, как странно это наболевшее вдруг прозвучало. Даже не странно, а глуповато как–то. Высвечивалось будто из ее рассказа совершенно определенно, что дети ее не так уж и не правы в этом своем протесте… Или она неверно как–то все излагает, может быть? Акценты не так расставляет? Может, надо было сгладить, приврать как–то про отношения, которые у нее с друзьями сложились? А то Жанночка с Левушкой совсем уж какими–то монстрами получились. И впрямь, чертями настоящими…
