— Бабка откинулась на Ворошилова, — снизошла диспетчер.
— Нахуй такое на ночь. И тут уж точно по нулям, — взвесил Леха. — Беру алкаша. Ща буду.
Но они, конечно, еще покалякали с завхозом, выкурили по одной, обсудили жопу сестры из приемного, прокляли министра, разоблачили арбидол, и только потом пришла пора прощаться.
— Бери, в общем, — хлопнул его по плечу завхоз. — Точно пригодится.
Леха высадил в ведомость закорючку и сгреб «оборудование». Почему-то, неся его в проржавевшую белую с красным
«газель», он думал об упакованных перед прыжком парашютах; навеяло.
Встретил доктора — лысого неряшливого Михал Васильича, пожал заграбастую его руку.
Спустился к подъезду и кинул в «скорую» полученные у завхоза новомодные черные, импортные — из особого сверхпрочного пластика, с герметичной безотказной молнией и двумя ручками, спереди и сзади, для облегченной переноски — мешки для трупов.
* * *
Приедут. Приедут.
Сказали — вызов принят. Нехотя так сказали, будто он просил ему задницу подтереть, а не с того света вытащить. Так сказали, что ясно было: это они ему делают большое одолжение. Ничего, имеют право.
На тебе юбилей, Андрей Андреевич. Кони бы не двинуть — вот задача.
А хорошо могло получиться… Если бы…
У Татьяны ведь на той же неделе. И тоже пятьдесят исполняется. Вместе должны были отмечать… Как всегда. Как последние двадцать девять лет отмечали, так и сейчас должны были.
Он же готовился. Никому не сказался, съездил в Тамбов, в агентство. Взял путевку в Геленджик, в санаторий. На море. Они на море ровно двадцать девять лет и не бывали, с самого свадебного путешествия, и тогда тоже как раз ездили в Геленджик, на отцовские деньги… А с тех пор отдыхали всегда так: на даче картошку сажали, потом пололи, потом копали, потом сажали.
И вот Андрей решил повторить все, как тогда было. Двадцать девять лет отмотать назад. Полгода откладывал, хотел в тот самый санаторий — в агентстве сказали, в Турцию дешевле будет. А он не хотел в Турцию: он в молодость хотел. С ней. С Танькой хотел. С дурой с этой!
Полгода! А она ему сикильдявку соседскую предъявляет! Можно так? По-людски это?!
Как оно получилось, что двадцать девять лет прошло? Почему ни единая сука не предупредила его, что двадцать девять лет — это так коротко?! Да в детстве одни летние каникулы дольше тянулись, чем эти его двадцать девять лет!
Он скосил глаза на часы с поперхнувшейся и сдохшей однажды кукушкой — прошло уже полчаса; скорой не было.
