— Надя!
От неожиданного оклика она вздрогнула.
— Ой, извини. Ты что-то сказал?
— Я сказал, что ты ничего не видишь и не слышишь…
— Так получилось, что вдруг куда-то улетела.
— Улетела? Здесь говорят: задумалась.
— Да, да. Задумалась.
Надя ступила на крыльцо, открыла дверь, пропуская Оуэна вперед, и сразу же куда-то исчезла. Он огляделся. Убранство дома показалось ему более чем скромным. Не было ни тостера, ни микроволновой печи, на полках отсутствовали даже кофейные чашки. Стены, некогда выкрашенные светлой краской, теперь выгорели и кое-где облупились. Только там, где при старых хозяевах висели картины, выделялись яркие пятна. Почти в центре комнаты стоял стол, за которым от силы могли уместиться человек восемь. В углу находились маленький столик и два стула с вытертой обивкой. Чтобы придать жилищу уют, Надя набросила на один из них шелковый цветастый платок.
Оуэн медленно, не торопясь, прошелся по кухне, а потом по гостиной. Ему стало не по себе. Только три вещи более или менее радовали глаз в пустой гостиной: две большие подушки в голубых наволочках, стопка книг и журналов на этажерке да старая напольная лампа с засаленным абажуром, на который был наброшен еще один шелковый платок — с рисунком Пикассо. На окнах висели скромные занавески, а в большом кирпичном камине лежал пепел еще с прошлой зимы. Оуэн снял с этажерки небольшую дешевенькую копию статуи Свободы. На ее цоколе были выгравированы слова: «Пусть мы будем голодны, пусть будем влачить годы в нищете и скорби, зато дышать мы будем воздухом свободы».
Услышав легкие шаги Нади на лестнице, он осторожно поставил металлический символ на место. Наверняка Надя и все ее семейство приехали в Америку в поисках этой самой свободы. Видимо, случайно ей попался на глаза этот пустой дом, в котором, надо думать, она не собиралась пребывать постоянно.
Надя спустилась вниз и, остановившись на последней ступеньке, увидела Оуэна.
— О, мистер Прескотт, ты здесь.
— Это моего отца звали мистер Прескотт, а меня зовут Оуэн.
— Почему же звали?
— Около шести лет назад мои родители погибли в авиакатастрофе.
Разумеется, потерять отца и мать ужасно, но лишиться их обоих сразу — невероятная трагедия, поэтому Надя с искренней грустью выразила Оуэну сочувствие.
— Благодарю тебя, — коротко ответил он. Глаза у Нади предательски заблестели, и это тронуло его. Он осторожно взял в руку ладонь девушки и легонько пожал ее. Этот простой жест вызвал настоящий пожар в крови. Горячая волна захлестнула тело Оуэна.
