Время шло, гроза ослабевала, дождь почти прекратился, небо прояснилось. Но ненадолго — вскоре начало смеркаться, и на берегу постепенно стали зажигаться огни. И вдруг… Наконец-то! Со стороны виллы к моторке Аликс плыла небольшая весельная лодочка. Аликс слышала приближающийся плеск весел, работающих в чьих-то уверенных руках. Но это была не Венеция. Спустя несколько минут она увидела Леоне. Вытащив из воды весла, он закрепил лодочку и перебрался в моторку Аликс. В руках его была канистра с бензином.
Аликс с облегчением выдохнула:
— Слава богу! Но скажите, что случилось с Венецией? Она…
— С Венецией ничего не случилось. Или пока ничего не случилось, — мрачно сказал Леоне. Он нагнулся и достал со дна лодочки пакет, в котором Аликс обнаружила свои вещи. — Вот, переоденьтесь в сухое.
Аликс взяла пакет:
— Переодеться? Прямо сейчас?
— Не будьте до смешного скромницей! Одевайтесь! А я пока заправлю бак. — Он отвернулся.
В пакете оказалось полотенце, ее босоножки и мягкий шерстяной свитер. Аликс переоделась, а Леоне тем временем завел двигатель. По дороге он только спросил:
— Как давно Венеция оставила вас тут?
— Примерно два часа назад.
Они подплыли к берегу, он помог ей выбраться и взял у нее пакет.
Пока они шли к дому, Леоне сказал:
— Вы, наверное, снова захотите переодеться, но мне бы сначала хотелось, чтобы мы поговорили все втроем — вы, я и Венеция. Только подозреваю, она вряд ли будет рада этой беседе после того, как вынуждена сидеть взаперти в моем кабинете.
Аликс остановилась, изумленно глядя на него:
— Вы заперли ее в своем кабинете?! Значит, вы думаете, что она оставила меня на озере преднамеренно?
Леоне нежно, но решительно взял ее под руку, чтобы продолжить путь.
— А вы что, разве не сообразили? — удивился он.
— Ах вот оно что… Я в общем-то начала догадываться, когда поняла, что она слишком долго не возвращается. Но мне не хотелось в это верить. Мне казалось это таким глупым и таким низким… К тому же я не понимала, зачем ей это делать.
— Полагаю, я мог бы назвать вам мотивы ее поступка, — сухо проговорил Леоне. — Я слишком хорошо знаю свою Венецию, равно как и то, что, когда в деле оказываются замешанными ее примитивные чувства — будь то любовь, ненависть или зависть, — она способна поступать как ребенок. Или как дикарка. Скажите, были у нее когда-нибудь основания испытывать к вам ревность?
«Я хорошо знаю свою Венецию…» Какая терпимость!
— Испытывать ревность ко мне? — переспросила она. — Да разве может Венеция завидовать мне в чем-то?
