— Да! Я как-то об этом не подумал. А кого ты спрашивала в мое отсутствие?
— Кого я спрашивала?
Она подняла брови, и у нее вырвался короткий презрительный смешок.
— Естественно, никого! — улыбнулся он. — Мир задает вопросы тебе, ты задаешь вопросы мне, а я иду к некоему оракулу, который сидит где-то в темноте, так?
Мюриэл тоже засмеялась.
— Да! — воскликнул он, неожиданно посерьезнев. — Представь, ты должна ответить мне на один важный вопрос, на который мне самому ни за что не ответить.
Лениво развалившись в кресле, он опять заулыбался. И она порывисто повернулась, чтобы вновь внимательно на него поглядеть. Прекрасные пышные волосы свободно падали ей на плечи, обрамляя лицо; в темных глазах появилось недоуменное выражение, она опять поднесла палец к губам. Неожиданное замешательство промелькнуло в его взгляде.
— Как бы там ни было, ты можешь кое-что мне дать.
Она не сводила с него темных вопрошающих глаз. А он своими намеками прощупывал почву. Потом, вдруг будто бы забыв о ней, глубоко задумался, у него даже расширились зрачки.
— Понимаешь, — произнес он, — в жизни нет ничего хорошего, кроме самой жизни, но ее нельзя прожить в одиночку. Обязательно надо иметь кремень и огниво, и то и то, чтобы выбивать искру. А что если представить, будто ты мой кремень, мой белый кремень, который высечет для меня красный огонь?
— Ты это о чем? — затаив дыхание, переспросила она.
— Понимаешь, — продолжал он, по обыкновению, размышлять вслух, — думать — не значит жить. Это все равно, что мыть, чесать, распределять по образцам и вязать из шерсти, настриженной за год. Вот что я хочу сказать… мы почти до конца использовали нашу шерсть. Надо начинать сначала — тебе и мне — жить вместе — ты понимаешь? Ничего не придумывая и не поэтизируя — понимаешь?
Мюриэл не удержалась и вновь испытующе поглядела на него.
— Ну? — прошептала она, побуждая его объяснить до конца то, что он имел в виду.
— Понимаешь — я вернулся к тебе… к тебе…
Он выжидающе помолчал.
— Но, — отозвалась она, запинаясь, — я не понимаю.
Мершам поглядел на нее с откровенной настойчивостью, не обращая внимания на ее смущение.
— Лгунья! — ласково произнес он.
— Ну… — Она отвернулась от него. — Не совсем понимаю.
Мершам нахмурился.
— Да нет, пора тебе понимать алгебру речи. Можно мне показать тебе на твоих пальчиках, что я имею в виду, пункт за пунктом, пользуясь простой арифметикой?
— Нет, нет! — воскликнула она. — Как мне понять перемену в тебе, — будто оправдываясь, спросила Мюриэл, — ведь ты всегда говорил, мол, ты не изменишься? Совсем другое говорил.
