— Ну, у меня все замечательно, — ответила она с неожиданной иронией. — А у тебя?
— У меня? А как тебе кажется?
— Как мне кажется? — У нее вырвался нервный смешок, и она покачала головой. — Не знаю. Ну — ты хорошо выглядишь — похож на джентльмена.
— И… тебе это неприятно?
— Нет-нет, не неприятно! Нет! Просто, понимаешь, ты совсем другой.
— Ах, какая жалость! Больше никогда мне не быть таким милым, каким я был в двадцать один год, ты об этом?
Он посмотрел на фотографию, стоявшую на каминной полке, и улыбнулся, ласково подшучивая над Мюриэл.
— Ну… ты другой — но это не значит, что ты не такой милый, ты другой, и всё. Но мне ты всегда казался таким, как сейчас, правда.
Она тоже посмотрела на фотографию, которую называли портретом интеллектуального хлыща, но на которой на самом деле был чувствительный, умный, утонченный мальчик. Теперь он лежал в кресле и улыбался ей. Тут он томно повернулся и, как кошка, вытянулся в кресле.
— Теперь всему конец…
Она с удивлением и жалостью посмотрела на него.
— Конец эпохи, я хочу сказать, — продолжал он, обводя взглядом комнату и находившиеся в ней вещи. — Конец банка Кроссли, понятно? И определенного периода нашей жизни.
— А-а… — произнесла Мюриэл, опуская голову и вкладывая в этот возглас всю свою печаль и сожаление. Он засмеялся.
— Ты не рада?
Она как будто с испугом в растерянности снова посмотрела на него.
— «Прощай» — отличное слово, — пояснил он. — Оно означает перемены, а как раз перемен ты жаждешь как никто.
Выражение ее лица изменилось.
— Ты прав. Так оно и есть.
— Значит, ты должна сказать себе: «Вот радость! Я распрощаюсь с самым тяжелым временем в моей жизни». Ты должна решить, что это было самое тяжелое время, и в будущем не позволять так с собой обращаться. Вот и всё. «Мужчины почти всегда хозяева своей судьбы», — всё примерно в таком духе.
Поразмышляв над его словами, Мюриэл со смешком, в котором были и мольба и тоска, повернулась к нему.
— Ну вот, — проговорил он, ласково улыбаясь. — Разве не так? Разве ты не рада?
— Да, — кивнула Мюриэл. — Я очень — рада.
У него лукаво заблестели глаза, и он тихо спросил:
— Тогда чего же ты хочешь?
— Ты прав, — отозвалась она, почти не дыша. — Чего мне хотеть? — Она с вызовом посмотрела на него, и ему стало не по себе.
— Ну уж ладно, нет, — ответил он, стараясь не встретиться с ней глазами, — с чего это ты меня спрашиваешь?
Она прикрыла веки и произнесла кротко, словно прося прощения:
— Уже давно я тебя ни о чем не спрашивала, да?
