— Ты не приходишь ко мне, — упрямо возразил он.
Она отодвинулась от него на несколько дюймов, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли размышляя.
— Что же я тогда делаю? — в первый раз спокойно спросила она.
— Ты ведешь себя со мной так, словно я пирог, который ты можешь съесть, когда тебе захочется.
Она поднялась с насмешливо-презрительным возгласом. Однако было в нем что-то неискреннее.
— Значит, веду себя, словно ты пирог, так? — крикнула она. — И это я, которая все для тебя делает!
В дверь постучали, и в комнату вошла служанка с телеграммой. Он тотчас вскрыл ее.
— Ответа не будет, — проговорил он, и служанка ушла, тихо притворив за собой дверь.
— Полагаю, это тебе, — сказал он с издевкой.
После чего встал и подал телеграмму жене.
Прочитав телеграмму, она засмеялась, потом прочитала ее еще раз, на сей раз вслух:
— «Встречаемся в половине восьмого около Мраморной арки — идем в театр — Ричард». Кто такой Ричард? — спросила она, с интересом глядя на мужа. Он покачал головой.
— Среди моих знакомых такого нет. А ты не знаешь, кто это?
— Не имею ни малейшего представления, — беззаботно проговорила она.
— Но ты должна знать.
И он угрожающе посмотрел на нее.
Неожиданно она успокоилась и с насмешкой приняла вызов.
— Почему же это я должна знать?
— Потому что телеграмма не мне, значит, она — тебе.
— А, может быть, еще кому-нибудь? — ехидно переспросила она.
— Меррилиз-стрит, Мойст, — прочитал он, словно предъявляя доказательство.
На секунду она как будто поддалась искреннему удивлению.
— Ну, ты дурак, — сказала она и отвернулась. — Поищи среди своих приятелей.
И швырнула телеграмму.
— Ее прислали не мне, — твердо произнес он, как будто ставя точку.
— Тогда какому-нибудь парню на луне, у которого фамилия — Мойст, — враждебно хохотнула она.
— Хочешь сказать, что ничего не знаешь об этом?
— Хочешь сказать, — передразнила она его, гримасничая и издеваясь. — Да, хочу сказать, мой бедняжка.
Ему вдруг показалось, что от отвращения он каменеет.
— Я не верю тебе, — холодно сказал он.
— Ах — ты мне не веришь! — откровенно глумясь над его нравоучительным тоном, проговорила она. — Какое горе! Бедняжка мне не верит!
— У меня нет знакомых с таким именем, — медленно отчеканил он.
— Заткнись! — забыв о вежливости, крикнула она. — С меня хватит!
Он промолчал, и вскоре она вышла из комнаты. Через пару минут стало слышно, как она бешено импровизирует на рояле в гостиной. Такая игра приводила его в ярость: в ней была острая тоска, стремление к чему-то, безудержное стремление, и что-то еще, противящееся тоске. Жена всегда вела мелодию к кульминации, но никогда не достигала ее, обрывая себя неприятными резкими аккордами. До чего же ему было это ненавистно. Он закурил сигарету и направился к буфету, чтобы налить себе виски с содовой. А она запела. Голос у нее был хороший, а вот ритма она не чувствовала. Как правило, его умиляло, как она на свой лад переиначивает песни, заставляя Брамса из-за измененного темпа звучать несвойственным ему образом. Но сегодня ее пение лишь усиливало его ненависть. Какого черта она не подчиняется предписанному темпу?
