— Вы надолго сюда? — спросила она наконец, словно принуждая себя. Уинифред никогда ни на йоту не посягала на чужую жизнь, в отличие от Лоры, так что этот вопрос прозвучал с ее стороны чуть ли не дерзостью. У него даже возникло ощущение, что она съежилась.
— До утра — а потом в Йоркшир, — безжалостно проговорил он.
Ему была ненавистна его прямота, которая могла оказаться ей не по силам.
В этот момент долину пересек поезд, словно золотая нитка прошила простиравшуюся перед ними тьму. Долина откликнулась едва слышным грозным эхом. Они же не сводили глаз с поезда, который, словно золотисто-черная змея, извиваясь, стремился к морю. Куттс повернулся и увидел обращенное к нему прекрасное лицо. Оно казалось бледным, с резко очерченными, твердыми чертами, и очень близким. Тогда Куттс закрыл глаза и поежился.
— Ненавижу поезда, — ни с того ни с сего проговорил он.
— За что? — спросила Уинифред со странной, едва заметной улыбкой, у которой была безотказная власть над чувствами Куттса.
— Не знаю. Забрасывают человека то туда то сюда…
— А мне казалось, — проговорила она с легкой иронией, — что вы любите перемены.
— Я люблю жизнь. Однако теперь мне хотелось бы прибиться к чему-нибудь, будь это даже крест.
У нее вырвался резкий смешок, и она отозвалась с очевидным сарказмом:
— Неужели так трудно позволить себя распять? А я-то думала, труднее всего сохранить свободу.
Куттс проигнорировал ее сарказм, относившийся к его помолвке.
— Теперь это неважно… Естественно, я прихожу в ярость, — прибавил он, предупреждая ее выпад, — если не вовремя подают обед и всё такое, но… не считая этого… все остальное неважно.
Уинифред промолчала.
— Живешь как живешь — скажем так, сидишь в конторе; все в порядке… разве что это, получается не так уж и важно.
— Похоже на сожаление о том, что у вас нет неприятностей, — засмеялась она.
— Неприятностей… — повторил он. — Да, кажется, у меня их нет. Многие принимают досаду за неприятности. Но все же в душе я сожалею — ничего нет. А ведь хочется чего-то.
Уинифред вновь резко засмеялась, но Куттс уловил в этом смехе ноту мучившего ее отчаяния.
— Я нахожу счастливый камешек. Думаю, вот сейчас брошу его через левое плечо и загадаю желание. Плюю на мизинец, кидаю камешек, а потом, когда хочу загадать желание, ничего не выходит. Я говорю себе: «Загадывай желание». И отвечаю: «Ничего не хочу». Тогда я повторяю: «Загадывай, дурак». Но я похож на тритона, у которого не бывает желаний. В страхе я торопливо произношу: «Миллион». А вы знаете, чего желать, когда видите молодую луну?
