И все тринадцать лет, минувшие после его неудачного падения с лошади, лорд Вир держался таким редкостным болваном, что человек, незнакомый с тайной деятельностью маркиза, никогда бы не заметил его причастности к наиболее сенсационным уголовным делам в высшем свете, особенно перед самым завершением расследования и привлечением преступников к ответу.
Без преувеличений, это была интересная жизнь. Порою те немногочисленные агенты британской короны, которым была известна истинная роль лорда Вира, любопытствовали, что же он чувствует, большую часть своего бодрствования изображая недоумка. Но вопрос остался без ответа, поскольку маркиз был человеком неразговорчивым и умел хранить тайны.
Разумеется, все тайное рано или поздно становится явным… Так и концу секрета лорда Вира было положено начало в ловушке – в буквальном смысле этого слова – которую устроила девица сомнительного происхождения и не менее сомнительными методами. Особа, которая благодаря причудливому повороту судьбы вскоре сделалась маркизой Вир, его законной супругой.
* * * * *
Крысы были предложены Виром. Точнее, предложены в шутку.
В конце сезона Лондон пустел. Несколькими часами ранее лорд Вир проводил на железнодорожном вокзале своего брата, а на следующий день и сам намеревался отправиться в Глостершир. Начало августа – самое подходящее время для того, чтобы с простодушным видом объявиться в чьем-либо загородном доме, куда не был приглашен, и заявить, что приглашение имело место: в конце концов, что значит один лишний гость, если вокруг слоняется не меньше тридцати?
Но сегодняшняя встреча касалась Эдмунда Дугласа, владельца алмазных копей, подозреваемого в шантаже торговцев бриллиантами в Лондоне и Антверпене и жившего весьма уединенно.
– Чтобы попасть в его дом, нам придется извернуться, – заметил лорд Холбрук, связной Вира.
Холбрук был несколькими годами старше. Когда ведущей литературной знаменитостью страны был Оскар Уайльд[2], Холбрук отрастил темные волосы и нацепил личину пресыщенного интеллектуала. Теперь, когда Уайльд пребывал в позорном изгнании, томный вид Холбрука сменился более короткой стрижкой и более непосредственно проявляемым нигилизмом.
Вир положил себе кусок савойского пирога. Выпечка была воздушной и нежной, но как раз в меру упругой для ложечки абрикосового джема. Холбрук умел наладить снабжение на явочных квартирах, разбросанных по всему Лондону: когда бы агентам ни приходилось ими пользоваться, там всегда находилась неплохая выпивка и все необходимое для хорошего чаепития.
