Ранней весной сорок второго года через наше село немцы гнали пленных. На огородах и на обочине дороги еще лежал волглый, тяжелый снег, а дорога была черной и грязной: наверное, потому, что большинство пленных шло босиком, снег стаял. Гнали их плотными серыми (по двенадцать человек) рядами. По сторонам ехали немцы на сытых короткохвостых конях и шли полицаи. Пленные были худые, заросшие щетиной. Они шли целый день, и целый день мы, ребятишки, сновали от дома к дороге и кидали идущим картошку и хлеб. Хлеб кидали кусками, потому что, когда кто-то бросил буханку, в нее вцепились сразу двое, получилась задержка, и немцы застрелили тех двоих. Чтобы не мешали на дороге, их отбросили в канаву, где текла черная грязь с крупинками льда.
— Не подходи! — кричали нам полицаи и грозили винтовками.
Но мы подходили и бросали все из сумок и возвращались домой, чтобы снова прибежать сюда с полными.
— Ничего, ребятишки. Не бойтесь, — говорили нам матери, накладывая в холщовые школьные сумки краюхи, сухари и печеную картошку. — Бегите.
Потом хлеб у всех кончился, картошку варить и печь не успевали, и мы нагребали сырую и кидали ее в колонну нашим, а они жадно хватали ее и ели...
— Пустите-е! Ме-ня-я! — кричал наш сосед, рябой Назар, и рвался туда, где гнали пленных. Он был здорово хромой, и его не взяли в солдаты, и немцы тоже не трогали — кому он нужен, хромой и старый? В тот день он с утра напился, наверное, самогону и, расталкивая державших его баб, кричал на все село:
— Пусти-ите-е! Я им всем и Гитлеру ихнему глотку порву!
Бабы заперли его в хлеве, и он там, по-страшному взвывая, плакал до самого вечера.
И хорошо, что заперли его, а то немцы застрелили бы. Потому что, когда мы в который раз подбежали к колонне, они начали стрелять по нам. Сначала ранили нашего Бобку, черную, с белым галстучком собачку, ногу ему отстрелили, а потом убили Володьку Петрова. Когда пуля попала ему в грудь, он как-то разом остановился, скривил рот, серые глаза жалобно уставились на пленных, и он сел в мокрый снег и умер. И когда бабы хотели забрать его, конвоиры открыли стрельбу по бабам, но никого больше не убили. Вечером Володьку, конечно, забрали. Забрали и тех двоих из канавы. Потом их похоронили всех вместе и крест на могиле на всякий случай поставили. А надпись на кресте рябой Назар жигалом выжег: «Здесь схоронены двое наших и В. Петров, десяти лет». Но это уже было потом, когда прогнали через село всех пленных. А пока они шли, мы бегали на дорогу, и матери отдавали последнюю картошку, крестили нас и слезливо приговаривали:
