Он думал о том, что зря столько лет провел на чужбине, что надо было при первой же возможности ползти сюда и жить только тут, как бы тяжело ни было — может, тогда жизнь и не совсем пропала бы. Побоялся, дурак. Испугался нищеты, что деревянными рогульками придавила горло послевоенной деревни к постной, неродючей земле. Да оно хоть на кого дайся, испугается. На трудодень посулят зерна да не дадут — хлебосдачу выполнять нечем. А колхознику мясопоставку сдай, яйца сдай, да заем выплати и страховку — где взять, когда в избе, как в решете, сквозная пустота? Забоишься. И он боялся. Наслушается рассказов людей, выбравшихся из родных сел, пошепчется в бессонную ночь с женой и решит: рано срывать, рано. А теперь вот вышло — поздно. Шибко поздно. Сам себя перемудрил. Люди как-никак выжили, выстояли — вдовы, безотцовщина, инвалиды — выстояли и светлых дней дождались. Нечто же ты не выдюжил бы?
Оглядывал сегодня село — другое село. Не видел он его в лихолетье, помнил еще с виду благополучным, хоть и бурлящим, и не таким. Там, где была такая гора, что кони едва пустую телегу держали, сегодня чуть заметный бугорок. Избы новые, светлые, вроде отошли от дороги — улицы шире сделались, красные лозунги нарядности им придают. Усадьбы ухожены. И люди стали вольными по-хорошему, одеваются красиво. А и видел-то из окошка машины всего ничего. Походить надо, поглядеть. Крепко живут люди, надежно. И все это — без него.
А он тридцать лет жил временно. На лесосплаве — временно, плотничал —- временно, кузнечил — временно. Все временно. Уважать за труд его везде уважали, ничего не делал Колюхов лишь бы глаза замазать, труд есть труд — оскорблять его ленью нечего, будь он и не по душе. Взялся за что, сделай как следует: кто знает, может, это твое последнее дело и другое уже до рук не дойдет, — спеши, да не срамись. Много чего сделал он этими вот руками, а поглядеть не на что, растерялось все по немеряной холодной тайге — не найдешь, не соберешь, не вспомянет никто, и сам не полюбуешься. Жил бы здесь, у земли, другое бы дело. Анна, жена, пока еще жива была, все уговаривала уехать в любую деревню, а ему хотелось, чтобы деревня была непременно такой же, как Сычовка, а такой не было, и они оставались в городе, давая себе зарок, что коль не в этом году, то уж на следующий непременно вернутся в родные места, живем, дескать, здесь временно. Так вот все и получилось не так. Анна стынет там, в мерзлой земле... Вот тебе и временно. Сколько встречал он людей, живущих вот так — временно! Нет основательности в жизни, той старой вечности нет. А время уходит, уходит невозвратно, и вот тебе: собирайся, отвременился. И везде ты чужой — и там никто за своего не признает, и здесь уже пришлый гость. Наведался... Ах, какая жаль, что сорвали его тогда с места, — как бы пожил он!
