А вокруг был самый настоящий аэродром — прямо в степи, покрытой сплошь зеленой травкой. Аэродром крошечный: посадочная полоса, два беленых домика, палка с похожим на сачок определителем направления ветра.
Минуты две Петя отходил: ждал, когда перестанет мутить, пока перестанут дрожать ноги. Стрекотали сверчки, этот звук удивлял Петю, пока он не сообразил: они уже очень далеко на юге, в теплых краях.
Петя обошел самолет… В моторе потрескивало, ветер уныло свистел, покачивая винт. Не прибавляло доверия к самолету все это потрескивание, посвистывание, покачивание.
Васильеву полет дался не лучше, чем Пете, но оклемался он еще быстрее.
— Ты обратил внимание, как у них тут налажена оборона?
— Не-ет…
— А сколько тут вообще народу живет?
— Человек шесть…
— Зря ты такой не наблюдательный! Нас знаешь как учили? Вот сидишь в комнате, и через нее проходят несколько человек. Они прошли, а у тебя спрашивают: какой цвет глаз был у третьего? А что торчало из кармана у второго? Так вот и приучаешься все замечать. А работает тут восемь человек, и поставлены домики удачно: из во-он того пулемета простреливаются все подходы с запада и с юга. А из вон того — все подходы с севера и востока.
— Есть от кого отбиваться?
— Пока не было от кого, а кто знает? Пока эта страна чужая… Она будет наша, но еще не завтра!
Есть в самолете Петя не мог и теперь чувствовал просто волчий голод. Хорошо, тут всех накормили жирным супом: сперва экипаж, потом членов группы.
Второй раз сели часа через два на таком же аэродроме — но теперь неподалеку от какого-то туземного города. Петя так измучился, что уже и переживал не так сильно. На всякий случай он посчитал людей, посмотрел, как крепится оборона… Но на этот раз Васильев ничего не спрашивал. С видом залихватского разведчика Петя сказал Васильеву: вот тут, вокруг аэродрома, простирается полнейшая пустыня — ни травинки. На первом аэродроме жить все-таки веселее.
— Через две недели и на том аэродроме все будет так же точно выжжено. Это же юг и безводье, тут вся трава сгорает в конце весны…
А еще отсюда были видны горы. Горы все время царили над горизонтом — не красивые снежные вершины, похожие на облака, а серый изломанный хребет. Невольно возникало чувство облегчения: конец полета явно приближался.
— Мы уже близко, — тихо обрадовался Каган (не одного Петю радовало, что скоро можно будет не летать). Он был бледнее обычного, не писал стихов и не пел песен. Петя дорого дал бы, чтоб узнать: что тот думает про тайны Бадмаевых? Парень точно знал, что Васильев давал Кагану ту же самую папку. Но вместе их для обсуждения Васильев не собирал, значит — и не надо обсуждать.
