Петя выглянул в круглый, как на корабле, иллюминатор и чуть не заорал: земля была далеко внизу, она продолжала стремительно уходить вниз. Он попытался найти аэропорт… не было внизу аэропорта. Все меньше делались и так маленькие забайкальские сосны, излучины речек-ручейков, склоны холмов, камни на вершинах. И все это, уходящее, тревожное, рассвет заливал ровным розовым пламенем. Нехорошо заколотилось сердце.
Не один Петя скверно чувствовал себя внутри самолета. Наверное, у Кагана было такое же лицо, как и у Пети: перекошенное, напряженное. Васильев держался, но, хоть и не разглядеть выражение глаз в полутьме, Петя видел: он вцепился в сиденье. Пот стекал по лицу всегда спокойного, уверенного в себе человека, на двадцать лет старше.
Как ни удивительно, весел и бодр оставался все время как раз Бубих. Улыбался, охотно смотрел в окно, пытался разговаривать о чем-то. Наверное, он привык летать в самолетах.
Для Пети же все несколько часов долгого горизонтального полета прошли в тихом ужасе. Его тошнило, мутило, желудок словно отделялся от остального Пети и парил где-то на уровне коленок Особенно плохо было, когда самолет вдруг резко уходил вниз: сидящие тут же механики называли это «провалиться в воздушную яму». Летающие люди смеялись, а у Пети появлялось полное ощущение, что вот тут-то всем им и конец. После «ямы» желудок стоял то у колен, то возле горла; хорошо, что ели на ходу и всухомятку: особо блевать было нечем.
Если Петя решался посмотреть в иллюминатор, он видел одно: беспредельное синее небо без единого облачка. Опустишь глаз — и под ними шел рыже-серый, реже — черный хаос голой, не прикрытой даже травкой земли. Лететь в пустом прозрачном небе было страшно, а земля внизу выглядела ничем не приятнее неба.
А еще было трудно дышать.
— Станет плохо, скажи!!! Велю дать кислорода! — орал Васильев, перекрывая голосом натужный рев двигателей. — Тут высоко! Тут воздух разреженный! Голова может заболеть!
Петя замотал головой, но через некоторое время и правда заболела голова. Не сильно, но все же заболела. Судя по всему, Ивану и Кагану тоже сделалось не очень хорошо.
Первая посадка добавила Пете переживаний и ощущений: нос самолета опустился, опять заложило уши. А главное — земля уже не плыла далеко внизу, она бешено мчалась навстречу. Петя нервно вцепился в поручни, ожидая страшного удара… А машина не ударилась, она запрыгала, как кузнечик, понеслась уже явно по земле… Дрожали руки и ноги, трудно было разжать сведенные челюсти, тошнило, лил пот по хребту. Отвратительно!
