Еще прикинь: а если бы Чаниани сунул нас в камеру «до выяснения»? Если мои люди ушли, недолго я там просижу. А так — буду сидеть, пока Чаниани решит мне поверить и проверять начнет… Если даже и начнет — это срыв сроков… Наших сроков, товарищ Кац. У нас свое задание, и опять же пришлось бы задание засветить, что само по себе недопустимо, и к тому же все сроки исполнения задания нарушить…
И еще выходит так, товарищ Кац, что ты мне жизнь спас сегодня… Это ты понимаешь?
— Сперва вы мне, товарищ Васильев… — заулыбался Петя.
— Вытри рот, еще кровью запачкан. Сперва я тебя вытащил, верно. А потом ты своим Голосом сообразил, где засада. Иначе вполне я мог на эту засаду и нарваться. Соображаешь?
Петя кивнул. Он навсегда запомнил этот поздний вечер, почти ночь. Чавканье лопат, сияние звезд наверху, отражение звезд на речной ряби. Пробивает дрожь: отходит чувство опасности, похмелье, холодная сырость, туман. И кружится, кружится голова. От водки, от напряжения, от человеческой крови.
Облеченный высшим доверием
Для Пети 11 часов вечера были уже очень поздним временем. Васильев же оставался весел и бодр, и на все у него были ответы. И ответы были, и билеты, и документы для Пети.
Кому-то предстояло вообще всю ночь гнать машину в Москву.
— А мы, товарищ Кац, поедем поездом, нам надо выспаться немного.
Петя боялся, что выспаться и не получится после таких приключений, и ошибся: провалился мгновенно. Никаких сновидений! Много позже приходили по ночам и провокация Пеликанова, и блеск шила в руке стертого лицом человека, и громоподобный выстрел из «маузера», падающий вдоль университетской стены человек, чавканье о землю лопат… Но это потом, именно в эту ночь Петя спал сном младенца.
Мелькнула Москва… Именно что мелькнула, поманила собой и пропала, храня все то же ощущение нереальности. Тем более самой Москвы они не видели. Видели вокзал, встречающую их машину, крепких дядек из НКВД. Прямо в машине товарищ Васильев познакомил с Иваном и Каганом. Ни под каким видом не советовал Пете Васильев не то что интересоваться — даже думать, кто такие остальные члены экспедиции. Каган и Иван, да и все.
Каган, правда, сразу сказал, что из Москвы и что фамилия его — от древних хазарских царей. У них в семье часто рождаются дети с темными родимыми пятнами-метками, как у татар, — наверное, в них много хазарской крови.
Бурят Иван о себе ничего не рассказывал, даже такого. Улыбнулся плоским азиатским лицом, на котором ничегошеньки не отражалось. Может, он и был тоже из Москвы, это осталось неизвестным. При знакомстве с Иваном что-то сразу толкнуло Петю в сердце. Парень ничего плохого не делал, но Голос властно говорил Петру: от Ивана лучше держаться подальше…
