Машина остановилась во дворе двухэтажного старинного особняка. Это был следственный отдел Лукьяновской тюрьмы.
Вдалеке на солнце сверкали золотые купола Владимирского собора.
— Так мы в Киеве? — спросила мама.
— Вперед! — Вместо ответа энкавэдэшник подтолкнул маму в спину и повел по длинному коридору. Постучав в одну из дверей, он доложил: «Прохницкую доставили».
Мама в нерешительности остановилась на пороге кабинета.
Сидевший за столом мужчина лет пятидесяти, в защитной форме с одной шпалой в петлице, «квадратный», стриженный под ежика, просверлил ее колючим взглядом.
— Прохницкая? — уточнил он.
— Да…
— Ну что, так и будем стоять в дверях? Проходите, садитесь, разговор у нас будет долгим. Рассказывайте!
— Что?..
— Вы тут дурочку не ломайте и артистку из себя не делайте. Мы не в театре.
— Но я правда не понимаю…
— А тут понимать нечего! Рассказывайте все о своем муже.
— О моем муже? Что с ним?
— Здесь вопросы задаю я. Итак. Ваш муж Болеслав Прохницкий — польский лазутчик, шпион… Продолжайте!
Мама поняла, что Болеслав арестован. Я сильно плакала и тянулась ручонкой к маминой груди.
— Я жду, Прохницкая. Отвечайте!
— Я не буду. Мне надо покормить дочку. Отвернитесь.
— Что, меня стесняешься? — Следователь перешел на «ты». — А спать со шпионом не стеснялась?
В дверь кабинета постучали. На пороге показался в такой же форме худой, с прилизанными волосами и с хитрой, острой мордочкой следователь. «Квадратный» ушел, а этот сел на его место.
— Фамилия?
— Прохницкая.
— Ну что, Прохницкая, так и будете тут нам голову морочить? Рассказывайте все, как есть!
— Спрашивайте, я отвечу…
— Что делал ваш муж, польский шпион, на инженерном факультете Ленинградской воздухоплавательной академии?
— Учился.
— Ложь! Кто и когда его туда забросил, чтобы узнать секреты нашего самолетостроения?
— Я уже говорила… Он сирота. Работал на шахте. Был ударником. Комсомолец. Его направили учиться в Ленинград… — измученная допросом первого следователя, ослабевшая без еды, мама говорила очень тихо. Ее клонило ко сну.
— Не спать, Прохницкая, не спать!
Следователь с «хитрой мордочкой» промучил ее до шести утра. В шесть часов пришел «квадратный».
Мама покормила меня последний раз. Больше молока у нее не было.
Я, довольная и повеселевшая, играла со своим бубликом, раскачивая его на ленточке словно маятник часов. Увидев «квадратного», я улыбнулась ему, как старому знакомому и, продолжая раскачивать бублик, объяснила ему: «Тиса!»
Шли вторые сутки маминых мучений. «Квадратный» помолчал несколько минут и, произнеся многозначительно: «Так, так…» — начал задавать одни и те же вопросы.
