Нора все и всегда делала на глазок; готовила она не слишком хорошо, если не сказать ужасно, но если что-то ей и удавалось, то это выпечка. Роджер, тщеславная скотина, всегда слишком пекся о своей внешности, чтобы есть торты и печенье. Ему льстило внимание восхищенных женщин, он каждый раз поправлял волосы и делал вид, будто ничего не замечает, но Нора не сомневалась, что в ее отсутствие он все прекрасно замечал.
— Это кто тщеславная скотина? — заинтересовался Билли.
Войдя в дом, он так и не сдвинулся с места — стоял, прислонившись к сетчатой двери, и накручивал на палец волосы.
— Никто, — отрезала Нора, — И не смей говорить «скотина», — добавила она, обернувшись к нему и потрясая в его сторону противнем.
У Билли была одна особенность: он видел людей насквозь, словно стеклянных. К счастью, он никогда не улавливал мысли целиком, лишь бессвязные обрывки, и все же Нора никогда не знала наверняка: произнесла она что-то вслух или Билли своими антеннами уловил то, о чем она только подумала.
— Пойди займись чем-нибудь, — велела Нора.
Зажав нос, она сняла с плиты кастрюлю с бурой дрянью и вывалила ее в раковину.
— Тут нечем заняться, — сказал Билли.
Нора видела, что он положил глаз на забытый миссис Оливейрой коробок спичек.
— Даже не думай об этом, — предупредила она и предложила: — Пойди приберись у себя в комнате.
Билли застонал, но отправился в столовую. До него донесся голос матери: она спрашивала одного из грузчиков, выгрузили ли уже ее посвященную Элвису коллекцию, которая, если не считать видавшего виды плюшевого дивана, была, пожалуй, самой большой их ценностью. Гостиная и столовая представляли собой единое Г-образное помещение. С потолка свисала паутина, а подоконники и корпус вентилятора, вставленного в одно из окон, покрывал тонкий слой белой пыли.
Дальше по коридору располагались ванная и три небольшие спальни. На полу самой маленькой из них были свалены рейки от колыбельки Джеймса, а в самой большой громоздились горой чемоданы Норы. В третьей комнате, окна которой выходили на улицу, Билли обнаружил свои ковбойские сапоги и глобус; он светился в темноте, если подключить его к розетке. Из окна виднелись совершенно одинаковые дома на другой стороне, их «фольксваген», кое-как припаркованный у обочины одним колесом на газоне, и азалии, посаженные миссис Оливейрой. Билли уселся на пол у стены. Он думал, что не устал, но стоило ему склонить голову, как он мгновенно уснул. Пока мальчик спал, паучок на потолке выпустил тончайшую шелковистую нить и, спустившись по ней со своей паутины, в два счета оказался у Билли в кармане рубахи.
