— И вы будете обедать у нас сегодня вечером?
— Через полчаса.
— Так помните же! — сказала она и с улыбкой положила трубку.
Она вовсе не желала потерять Шарля. Она прекрасно знала, что он воображает себя влюбленным в Сару, но это ровно ничего не значит. Шарлю было 43 года, а ей 48. Он и Сара не могли бы составить супружеской пары, а если бы даже захотели, то из этого ничего бы не вышло и только произошел бы другой скандал, — новый в известном смысле, но еще худший, чем прежний.
Притом же Шарль всегда был и всегда будет изменником, и даже если бы он захотел и мог бы жениться на Саре, то вряд ли он остался бы ей верен. А Сара трагически относится к таким вещам. Между тем…
Последние слова прекрасно резюмировали положение. То, что Сара желала, чтобы Шарль уехал, не имело никакого значения в глазах ее матери. «Каждый сам для себя» — таков был девиз, которому она следовала всю свою жизнь.
Кроме того, Сара была так богата теперь, и жизнь ее сложилась так хорошо. У нее не было ревнивого, надоедливого мужа, ей нечего было бояться, ее не беспокоили никакие счета, и средства ее были неограниченны…
Между тем у бедной леди Дианы действительно ничего не было, кроме того, что она могла урвать для себя от тех, у кого всего было вдоволь.
Рассуждать там, где надо чувствовать, свойственно душам, не обладающим широким пониманием.
Бальзак
Жюльен отправился к себе в контору, после того как высадил Шарля и Сару у подъезда ее дома.
Он отпер дверь собственным ключом, и его клерк не имел времени поговорить с ним частным образом; поэтому он прямо прошел к своему отцу, где сидел Анатоль Колен.
Он сразу почувствовал, что в маленькой комнате, обитой темными панелями, была враждебная атмосфера.
Жюльен снял шляпу и свои шоферские перчатки для катанья в автомобиле.
Толстый Анатоль Колен громко спросил его:
— Хорошо провели время?
Он всегда говорил с легким презрительным оттенком, что считал необходимой принадлежностью своей властной натуры.
— Очень хорошо, благодарю, — ответил Жюльен.
Он прошел в свою маленькую туалетную комнату, достал из стенного шкафчика ящик с сигарами и предложил сначала Колену, а потом своему отцу.
Оба отказались. Жюльен выбрал для себя сигару, закурил и ждал, чтобы они заговорили.
Колен, бросив на него быстрый взгляд, выпятил свои толстые губы и, с трудом поднявшись в своем кожаном кресле, проговорил:
— Я пришел относительно дела Вервье. Вы не можете изменить даты?
— Дело не в этом, — быстро возразил Жюльен, — а только… — он сделал жест руками, — я не могу принять этого предписания.
